Изменишь однажды…

Ярук Диана

Если бы он не ранил меня так больно, я бы не научилась держать удар. Не научилась бы отстаивать своё мнение. Не поняла бы, что мои желания, мои мечты так же важны, как и его.

И я бы так и не узнала Максима.

— Тёма. — Вздохнув, поднимаюсь с места и иду к бывшему мужу. Присаживаюсь напротив него на краешек Сашкиного стола. — Ты почти разрушил меня своим предательством. Если бы не мои друзья, Тимофей, Макс, — показываю рукой на притихших Аню и Сашку, — не знаю, как бы я выжила. Но я поняла кое-что. Причиняя

боль другому человеку, ты в первую очередь наносишь рану себе. И она будет отравлять твоё существование. А я не хочу, чтобы моя обида отравляла меня и тебя. Я прощаю тебя, Артём. Не держу зла.

— Надин! — Артём хватает меня за руку. — Это значит, ты можешь вернуться ко мне?

— Нет, Тём. Я влюблена и мне ещё никогда не было так хорошо и спокойно. Мы скоро съедемся с Максом. — Я наклоняюсь вперёд и обнимаю бывшего мужа. — Тёма, скоро Новый год, а в этот праздник никто не должен быть один. Поезжай к родителям, в Ёбург. Они будут рады.

Артём обнимает меня в ответ. Сильно, как я всегда хотела.

Глава пятьдесят седьмая

Сегодня мне открылось новое ощущение. Я бессмертна. То есть, конечно, смертна, но в метафизическом плане — нет. Я поняла, что Тимофей тоже «закапывается». Получается, он не только носитель моих и Артёмовых генов, он ещё и продолжатель наших заскоков. А это — гораздо больше, чем простая биология, не так ли?

Может, я и не узнала об этом, если бы мама с Драгошем не заняли большую кровать в спальне, и я не забрала любителя котов вместе с его выводком мягких игрушек к себе на диван. Ночью, тихонько сопя во сне, Тим запихал под меня свои лапки, а я вдруг резко ощутила бренность своего тела, скоротечность человеческой жизни. Я как будто увидела бесконечное колесо судьбы, которое несёт меня, крошечную частичку Вселенной на своём боку. Я впервые так чётко ощутила свою смертность — сын растёт, а я буду только стареть. Но и, вместе с этим, мне открылось знание. Душа есть. А иначе, — что это? Я никогда не умру бесследно, пока искра моего сознания живёт в моих потомках. И горечь смешалась с блаженством. Всё не зря. Всему своё место. Всё идёт своим чередом. Неслышно поплакав, я заснула, дыша Тимофеевой макушкой.

Утром, покормив Драгоша с Тимом завтраком, мы отправляем их с санками на улицу. Отчиму не терпится поскорее поиграть со снегом, — до того соскучился за те несколько лет, что не приезжал в Россию. Мы с мамой сразу принимаемся за праздничную готовку. И этот день кардинально отличается от прошлогоднего.

Тогда Артём с утра уехал на работу. На работу ли? Я весь день резала в одиночестве салаты, запекала баранью ногу, сервировала стол. Для чего? В полночь мы чокнулись бокалами и едва пригубили из них. Когда я включила «Карнавал», свой любимый фильм, Артём сказал, что устал и ушёл спать, а я допивала шампанское в компании Ирины Муравьевой.

— Наденька, ты себе сейчас палец отрежешь. О чём задумалась? — врывается в мои мысли мама. Я откладываю нож, вытираю руки и снова обнимаю её изо всех сил. Так соскучилась!

— Мамуль,

а под тебя летом Тимофей закапывался, когда вы вместе спали? — спрашиваю я.

— Да! Сразу твоего отца вспомнила! Я на него так ругалась тогда! — Мама вздыхает. — Зря ругалась…

— Артём ненавидел, когда я так под него копала.

Мама садится на табурет.

— Значит, и ты тоже! А я и не знала! Ты же у меня как спартанец, с младенчества в своей кроватке. А Максим что делает, когда ты так землероишь?

— Хахаха! Землероит меня ещё сильнее!

— Ох милая! Держи его крепко-крепко и никогда не отпускай, хорошо? — Мама тайком вытирает слезу. Моя золотая, чудесная мамочка. Я снова вцепляюсь в неё и обцеловываю лицо, шейку и плечи.

— Ну хватит, хватит, — смеётся она. — Давай, тазик оливье сам себя не настрогает.

В восемь вечера за нами заезжает Макс, и мы долго, постоянно что-то забывая, загружаем в его машину приготовленные закуски. Наконец, садимся сами, чтобы быть у Аниного дома через пять минут.

У неё, как всегда, самая стильная ёлка на районе. Анька не поленилась перевезти свою коллекцию игрушек, и живое дерево стоит в почётном углу, кружа голову ароматом хвои и поражая затейливостью композиции. Я вешаю на него свой подарок этому дому — стеклянных Щелкунчика и Мари и замираю, наслаждаясь заполнившим меня предвкушением чуда. Оно словно пузырьки, обволакивает мою кожу. Щекотит, будоражит, заставляет зажмуриться от почти невыносимого ощущения головокружительной радости.

Сзади подходит Максим и, приобняв за плечи, тоже разглядывает ёлку.

— Щелкунчик и Мари, как символично, — говорит он и трётся носом об это чувствительное местечко между моей шеей и ключицей. — У меня для тебя подарок, — говорит он. Когда я поворачиваюсь, Максим достаёт из кармана бирюзовую коробочку от Тиффани.

— Оо, Макс, ты думаешь, уже… — я замолкаю, когда он открывает её, но вместо кольца с бриллиантом я вижу золотое пёрышко. Достав его, Лосяш убирает упаковку в карман и аккуратно продевает пёрышко в мои волосы.

— Моей экзотичной птичке, — он нежно заправляет выбившиеся из пучка локоны за моё ухо и целует в висок. Я наскоро чмокаю Макса в губы и тащу в прихожую, где у Ани висит большое зеркало.

— Господи, ну почему ты всегда такой продуманный?! — Я не могу отвести глаз от своего отражения, поворачивая голову туда-сюда, любуясь бликами света на золотой заколке. Никогда никто не дарил мне драгоценности для волос!

— Ты меня вдохновляешь, Надя. Не могу тобой надышаться. Не могу насмотреться.

— А у меня такой обычный презент, даже стыдно, — сокрушаюсь я. — Это просто айпад и годовая подписка на музыкальный сервис… Ну и «Рэй Бэны» ещё с лета. — Достаю из рюкзака три свёртка.

Макс заверяет, что мои дары — самые прекрасные и тут же надевает очки, которые я тайно прикупила в дьюти фри, возвращаясь из Черногории, мгновенно превращаясь в сексуального полицейского. Вообще-то, он сейчас выглядит как ещё один подарок, и я не могу дождаться, когда можно будет его полноценно развернуть. Впрочем, пока никто не видит, я всё же немного щупаю его в разных местах. У Лосяша мгновенно стекленеют глаза. Кажется, мы думаем одинаково.

Мы снова неистово целуемся. Да так, что проходящий мимо Сашка шикает, напоминая, что в квартире дети. Сконфуженно улыбаясь, присоединяемся к пиршеству.