Изменить будущее

Шелест Михаил Васильевич

Класс захихикал, но по-дружески, жалеючи.

"Хорошо, что в больнице имелись свои учебники", – с благодарностью подумал я.

– Интегра-а-ал… Честно говоря, не особо помню, – сознался я.

– Ну…Формулу Ньютона-Лейбница помнишь?

– Вроде помню.

– Пиши…

Я написал.

– И Что это значит?

– Это предел сумм… – пробубнил я, и почесал затылок.

Класс "грохнул", а я продолжил:

– Принцип Кавальери формулируется так: если прямые некоторого пуча прямых пересекают две фигуры по отрезкам равной длины, площади

фигур равны. А итоговую формулу уже вывели Лейбниц и Ньютон.

– Откуда же они её вывели, бедненькую.

– Из средневековья, – пошутил я.

Людмила Давыдовна прикрыла ладонью губы и тихо засмеялась.

– Ладно, Шелест, садись. Хоть это помнишь. В принципе, ответ на четвёрку. А у нас сейчас логарифмы, – сказала она, повысив голос и постукивая указкой по передней парте.

– Вот оно мне надо? – Спросил я неизвестно кого, садясь за парту.

– Ну ты, Мишка, и прикалываешься сегодня, – прошептал Костик, искоса поглядывая на математичку. Указка у неё была длинной.

– Еле выкрутился, – прошептал я.

– Ни фига себе, еле выкрутился… Да у Давыдовны четвертак получить… когда она вот так вызывает по прошлым темам… Максимум трояк.

Людмила Давыдовна Пляс, стала учить нас только в девятом, после "слития" трёх восьмых классов в два девятых, а у "б" класса она вела уже давно.

На истории я загрустил. Никогда не любил ту историю. Эли эту? Когда историчка, слишком полная и не очень опрятная женщина начала читать нам из учебника о буржуазной революции в Японии, я поскучнел.

– Ты, Мишка, какой-то, точно стукнутый, – прошептал Швед. – Нормально всё?

– Нормально, Костик. Что-то устал учиться. Скорей бы физра.

– Тебе же ещё нельзя, после ангины. Я знаю, сам лежал.

– Да и пофиг, – отмахнулся я.

– Сердце посадишь, – прошептал Костик, рисуя жигуль последней модели.

"Он стал врачом-хирургом и мы недавно виделись с ним. Совсем недавно", – подумал я. – И вот он сидит со мной за одной партой.

Я потрогал его пальцем.

– Чо? – Спросил он, не отрывая взгляд от рисунка. Он здоровски рисовал машинки. И не только жигули, но и иностранные. Получалось, как на фантиках от жевачки. У меня на обложке дневника была нарисованная им тачка, какой-то фантастической модели.

– Да так…

Меня ткнули чем-то в спину. Я скосил глаз назад. Историчка, видимо, была глуховата, и мы разговаривать не боялись если не раскрыывать рта или прикрыть губы ладонью, а вот за движение она следила строго и наказывала.

– Ты едешь на соревнования? – Спросил Вовка.

"Ё маё! Соревнования! Я же еду в Калугу на Кубок Россовета Динамо"! От Приморского края! Не фига себе", – вспомнил я.

– Еду, Вовчик.

– Значки привезешь?

– Привезу.

Он был заядлым коллекционером значков. Я попытался однажды, но потом бросил и отдал все ему. Вот он теперь меня и контролировал.

– Я деньги отдам, – заверил он.

– Куда ты денешься, – хмыкнул я, неосторожно повернувшись назад.

– Шелест! Что там у

вас с Варёновым за посиделки?! Иди ка сюда.

– Да что ж такое-то сегодня, а?! – Спросил я, поворачиваясь к классу и возводя руки кверху.

Все тихо прыснули, опасаясь нарваться на неприятности.

– Вот и скажи нам, Шелест, что ты понял из рассказанного мной про буржуазную революцию в Японии.

Я почесал затылок. Класс отреагировал адекватно.

Я не "клоунил", но так получалось. Затылок действительно чесался, и рука тянулась к нему автоматически.

– Что я понял? – Переспросил я, и тут же ответил. – Я понял, что во всём виноваты англичане, французы и американцы. Иностранные капиталисты, если короче. Им нужны были рынки сбыта, а японцы их не пускали, вот они и устроили "свою" революций с помощью "агентов влияния", подкупленных сёгунов и подкрепили их позицию своими кораблями. А потом им правительство слепили по своему образу и подобию: пэры, мэры палата общин. Началось то все с интервенции! Как и у нас в Приморье они хотели, в двадцатых. Те же лица на арене: Англия, Франция и США. ДА и сейчас в мире постоянно происходят перевороты и "буржуазные" революции. Вон в Накарагуа, например семья Самоса правит аж с 1934 года. Тоже с помощью США свергли революционное народное правительство Аугусты Сандины… Ну ничего, скоро им кердык придёт.

В классе стояла гробовая тишина.

Историчка откашлялась и молвила:

– Кхе… Фамилия Сандино не склоняется… А так… Очень даже развёрнуто… Даже, я бы сказала, слишком.

Она потянулась за ручкой и пододвинула ближе журнал.

– А что такое "кердык"? – спросили из задних рядов.

Прозвенел звонок.

Физкультура была моим спасением. Я и так по всем её составляющим был лучшим в классе. И это не бахвальство, а факт. Здесь мне ничего и никому доказывать не надо, думал я, переодеваясь.

– Построились, – скомандовал Сергей Степаныч по кличке "Эс Эс".

Валерка Лисицын за лето вымахал и стал чуть выше меня. Я встал вторым.

– А у Шелеста освобождение, – сказала Мокина. – Он в голову ударенный и на учителей кидается. В кого интегралом, в кого азотом. Смотрите, Сергей Степаныч, как бы он в вас чем-нибудь не кинул.

Мокина имела вид и вела себя, как симпатичная белокурая бестия, и физрук от неё млел.

– Ты, Мокина, почему не переоделась? – Спросил физрук, пялясь на её коленки.

– Я форму забыла. Можно я так позанимаюсь?

Эс Эс облизнулся и махнул рукой. Странно, но раньше я этого не замечал. Пофиг было, наверное, кто как на кого смотрит? А тут, я видел всех. Переглядки, ухмылочки, подмигивания… Да-а-а… Кино и немцы. Вернее – немки.

– Что с тобой, Шелест?

– Да фигня, ангина была.

– Ангина не фигня. Мотор можешь посадить.

– Да я потихоньку. У нас же сегодня волейбол? Вы обещали, – пресёк я попытку физрука изменить слову.

– Обещал… Да… Канат надо сменить. Обещали леса подвести. Думал вы через коня попрыгаете, в длину.