Измеритель
Шрифт:
– На задание мы рассчитали минимум человек сорок, поэтому выбора нет, берем весь подвижной состав, – капитан хлопнул по карте широкой ладонью. – Подвожу итог. Две группы. Одну возглавляю я, вторую Васильев. Первым идет «Урал», вторым «ГАЗ-66». Возражения есть? – все отрицательно покачали головами. – Так. Идем дальше. На месте ты, Васильев, берешь Изотова и ищете вход в сооружение. Моя группа минирует бетонный свод купола. По сигналу взрываем и атакуем синхронно. Всем все понятно?
– Радиомолчание соблюдаем?
Еремин задумался:
– Рация у них есть – от отряда Латышева. Вряд ли они умеют ею пользоваться, но чем
Максимыч поднял руку:
– А что с дикарями? Нам всех…
– Главная цель – Древнев. Ни в коем случае нельзя дать ему опять уйти. Латышев говорил, что он всегда на стреле крана, поэтому его надо сразу постараться отрезать. А дикари… если будут сопротивляться, то уничтожать. Но если кто уйдет, преследовать не будем. Повторюсь – главное их жрец. Отсечем гадюке голову, и змея будет уже не опасна. По операции все. – Еремин повернулся к начальнику внешней охраны: – Денис, теперь ты. Мы практически оголили охрану. У тебя остается треть личного состава. Пока мы в деле – усиленные посты по всему периметру. По возвращении радируем. Все понял?
Торгачев кивнул.
– Тогда на сегодня все. Завтра к шести ноль-ноль всем быть готовыми.
* * *
Максимыч, выбравшись из зала Сената, побрел куда глаза глядят. Домой идти не хотелось – там была Алинка. Он прекрасно понимал, что разговора с ней не избежать, но оттягивал этот момент как мог, хотя эта неопределенность мучила и его, не хуже той занозы в известном месте. Занятый своими мыслями, он и не заметил, как ноги сами привели его к двери с «красочной» вывеской намалеванной на куске фанеры: «Гарцующий тарантас».
«Зайду, – подумал, – тяпну рюмашку для храбрости», – и толкнул дверь в отсек.
– О-о-о, Максимыч, давай к нам! – сталкерская братия сидела в уголке, заняв несколько столиков. Изотов подошел, отметив, как тройка сталкеров, бросивших его на поверхности, демонстративно пересела за другой столик.
«Ну и хрен с ними!» – Максим уселся на освободившееся место и залпом выпил протянутую рюмку. После глотка гадкой самогонки, сваренной в закутках трактира, по телу разлилось приятное тепло и слабость.
– Слышал, что опять отряд поведешь? – к нему доверчиво наклонился Молодой.
Горло после выпивки перехватило, и Максимыч только и смог, что кивнуть.
– Возьми меня с собой, – Молодой так невинно захлопал гляделками, что Максимыч не выдержал и заржал в полный голос.
– Ты ж понимаешь, что это не от меня зависит.
– В прошлый раз взял же, – парень смущенно заулыбался, вызвав этим новый взрыв смеха. Вера в своего кумира была такой несокрушимой, что он ни на секундочку не сомневался в его всемогуществе.
– Ладно, обещаю поговорить с Ереминым. Завтра в шесть сбор, будь готов, – хихикая в кулак, еле проговорил Изотов.
– Чего ржете – анекдот какой?
– Кстати, мужики, анекдот, – высокий сталкер по прозвищу Ромео выдвинулся вперед. – Мне Данила вчера рассказал, я чуть все штаны не обделал от смеха.
– Да давай рассказывай, хватит рекламы, – его напарник повернулся к Максимычу, продолжил: – Его если не остановить, он весь мозг вынесет, да еще и «цветок» удильщика сверху положит.
Ромео слыл добряком и балагуром, а свою кличку получил после того, как приволок в бункер «цветок»
Нисколечко не обидевшись и поржав вместе со всеми над старой шуткой, Ромео начал:
– Значит, сидят в баре, таком, как этот, три сталкера. И хвастаются. Один говорит: «Иду я, значит, а на меня ящеры… целая стая. Я с одного ствола бабах, с другого бабах. Всех положил». Второй: «Это что, я иду, смотрю термитник, и весь рой на меня. Я комбез быстро скидываю, и за него хоп, и спрятался, а термиты думают, что я внутри, – понабились туда, я хлоп, комбез быстро застегнул, так и привел его в бункер за руку». Третий сидит и молчит. Друзья его спрашивают: «А с тобой что интересное было?» «Да, было, – говорит. – Иду, – говорит, – а на меня целая стая волколаков. Я с одного ствола бабах, с другого бабах, пистолет разрядил, гранты все покидал, только половину стаи уложил… Вот! А остальные на меня. Еле успел на дерево залезть. Сижу на дереве – ни жив ни мертв. А волколаки внизу ходят, зубами клацают, а зубы, вы ж видели, с палец длиной. Ножи, а не зубы. Вот и начали дерево перегрызать. Грызут, а я на самом верху… Вооот! Дерево затрещало и начало наклоняться. Изловчился я и прыг на соседнее. Еле зацепился. А волколаки за второе дерево принялись. Я смотрю, что до следующего дерева не допрыгну – далеко, но деваться некуда… Раскачался я и как прыгну, и… не долетел. Рухнул прямо на землю». Другие сталкеры разочарованно: «Да ну! А волколаки?» Сталкер помолчал и задумчиво произнес: «А че волколаки – сожрали».
Смех в десяток глоток потряс помещение. Бармен выскочил из закутка, прижимая к груди бутыль с мутной жидкостью. Подумал, наверное, что рушится потолок.
Посмеявшись над старым, но действительно хорошим анекдотом, Максимыч встал и, положив на стол в «общак», как принято в сталкерском кругу, монету, собрался уже уходить.
– Максимыч, как, уже уходишь? Оставайся, хорошо же сидим, – Молодой был явно огорчен.
– Да дело у меня одно, не хочу оставлять его на потом… сам понимаешь, завтра может быть все, что угодно. И тебе советую, если хочешь со мной пойти, не засиживаться. Завтра мне твоя головная боль не нужна.
– Да, конечно, я понимаю.
«Что он там понимает, когда я сам ничегошеньки не понимаю», – приняв фразу на свой счет и с такими мыслями выйдя из «Тарантаса», он, наконец, направился к Алине. Разговор, как бы он ни был неприятен, откладывать больше нельзя. Не может Максим больше оттягивать объяснение с Алиной, мучает его эта неопределенность. Правда, неопределенности как раз и не было. Для себя он уже все решил, только как это «все» сказать Алине, не знал. Рюмка не особенно помогла – добавила смелости, но слов, хотя бы тех, с которых следовало начать, не находилось. Как было их круглый ноль, так и осталось. А те, что он понапридумывал себе, казались фальшивыми или еще хуже, какими-то насквозь официальными и пафосными. Сплошная ерунда. И он понимал, что, снова увидев ее слезы, сдастся и будет жить с ней, проклиная себя за это. Мучаясь сам и мучая ее.