Изнанка Истины
Шрифт:
За ними вприпрыжку пробежала стайка мальчишек, щедро рассыпая вослед процессии мелкие угольки и белый известняк, и дорога опустела.
Я поправила сползший с плеча ремешок сумки и ступила на мост. Очень надеюсь, что не все из нужных мне домов отправились провожать своего односельчанина в последний путь. Досадно было бы прогуляться зазря…
— На-ка вот… — три скляночки и полотняный мешочек перекочевали из моей сумки в руки худенькой, как былинка, девушки. — Тётке своей передашь. Как обычно…
—
На створке ворот напротив блестел свежей краской чёрный полумесяц. Знак того, что Таргос Темнейший увёл с собой из этого дома душу. Знак смерти… Когда же в семье рождалось дитя, люди точно так же рисовали на воротах — только белой краской и солнце. Ведь рождение — дар Пресветлого Яроша, Старшего из Братьев-Богов. Как же, однако, всё просто у людей… Рождение и смерть — рука об руку, как Свет и Тьма, день и ночь, Ярош и Таргос. Церковь и… Орден.
Я скрипнула зубами. Юльче истолковала меня по-своему.
— Правда, Шэрин… Бедный дядька Матьяш!
— Всю жизнь, почитай, провёл на охоте — она его и погубила! — рядом со мной у забора остановилась круглолицая старушка в овечьей шали. Она тянула по снегу детские санки, доверху груженные хворостом.
— И где только взялся тот пещерник?! Отродясь в наших краях шатунов не было… — Юльче смахнула снежинку с ресницы.
— Много ты знаешь, «отродясь», — старушка презрительно поморщилась. — Там, в Урочище, чего только не водится. Видать, буря подняла — эвон как мело-то накануне…
Пещерный медведь? Я прикрыла глаза. Да, не повезло охотнику. Тогда понятно, почему хоронили в закрытом гробу…
— Слыхала, перед похороном мужики чего говорили, — продолжала бабка, прищурившись. — Соберутся все разом завтра и пойдут разыщут того пещерника. Не дело это, чтоб шатун близ деревни ошивался… Слышь, ельфа, — вдруг обратилась она ко мне. — Ты того… глянь, может, есть у тебя с собой дурман какой-нибудь… У Матьяша мамка одна осталась, пойду сегодня к ней заночую…
Я порылась в сумке, достала мешочек с успокаивающим сбором.
— Заваришь как чай, поняла? — старуха, прищурившись, кивнула. — Стакана хватит, чтоб проспать до утра. Утром можешь ещё дать… если совсем плохо будет.
— А сама-то как? — вдруг спросила бабка. — В лесу ж живёшь… и не страшно одной?
Я хмыкнула.
— Не страшно.
Самое страшное уже случилось. И виною тому не лесное зверьё.
— И-и-и, — протянула вполголоса старуха, пряча мешочек в карман. — Знамо дело, не страшно…
А, ну да, конечно. Мерзкая богопротивная ельфа. Что ей сделается…
— Бабушка Домра! — воскликнула Юльче.
Но старуха уже дёрнула за верёвку свои санки и двинулась вверх по улице, что-то сердито бормоча себе под нос…
— Шэрин… — девушка повернулась ко мне. Взгляд её был виноватым.
Я усмехнулась. Наивная душа…
— Она права, Юльче.
Застегнула
… Дела по дому были закончены, ужин съеден. Толстая свечка, неимоверно чадя, отвоёвывала у сгустившейся темноты небольшой круг тусклого жёлтого света, приютивший стоящую на столе щербатую кружку и небольшой глиняный горшок. Тени, отброшенные ими на стену, походили на морды диковинных существ, то скалящих зубы, то шевелящих ушами… Сквозь печной дымоход до меня донеслось приглушённое уханье пролетевшей над самой крышей ночной совы.
Я сидела у стола и, прикусив губу, тщательно втирала в суставы пальцев густую мазь, резко пахнущую травами. Состав я придумала сама, долго и кропотливо подбирая компоненты — болеутоляющие, придающие гибкость, силу, подвижность… Самый первый вариант этой мази изготовила по моей просьбе старая знахарка, вытащившая меня с того света. Сибилла же первое время и втирала её в мои пальцы, тогда как я впивалась зубами в черенок деревянной ложки, гася рвущийся из горла крик, и всеми силами старалась не потерять сознание… Лишь спустя год с небольшим мне впервые удалось воспользоваться мазью, не прибегая к помощи со стороны. От ложки в зубах получилось отказаться значительно позже…
Я придвинула горшочек поближе, заглянула внутрь. Мази оставалось немного — меньше половины. Ещё на десяток, может — на дюжину раз.
Для того чтобы смешать новую порцию, не хватало льдистой камнеломки — это я отметила ещё во время уборки на чердаке. Капризная маленькая паутинка росла исключительно на больших замшелых камнях, причём только там, где камней было много, выбирая самые внушительные. А так нужные мне цветки в форме крошечных серебристых коробочек появлялись круглый год строго в определённую пору — меж полуночью и рассветом — и только тогда, когда их не могла видеть Луна.
Я вздохнула, припомнив, что новолуние наступило вчера… Что ж, без мази мне — никак. Значит, придётся на днях совершить ночную вылазку в дальний лес, почти к самым горам. Если отправлюсь в дорогу в обед — к полуночи уже доберусь. А, собрав цветки, остаток ночи проведу в охотничьей заимке недалеко от котловины Урочища. Отдохну и, покинув заимку с рассветом, вернусь в свою избушку ещё до сумерек…
Скрипнула входная дверь, которую я специально не заперла на щеколду. По полу потянуло сквозняком. Я подняла голову, уже зная, кого увижу.
— Ну, здравствуй, здравствуй, бродяга…
Кис неслышно вынырнул из тьмы у порога. Однако входить почему-то не спешил. Переступил с лапы на лапу, потом ткнулся чёрным носом в половичок у входа, в кожух, свисающий с гвоздя на стене…
— Есть будешь? — Я отодвинула горшок с мазью в сторону, взяла из стопки на столе чистую миску и потянулась к котелку на печи. — Правда, осталась только юшка, мясо ты слопал два дня назад…
Зверь фыркнул, на миг прижал уши. Самый кончик пушистого хвоста нервно дёрнулся… Ещё. И ещё раз.