Изнанка мести
Шрифт:
Сердце её готово было выпрыгнуть из груди: боль, гнев, обида раздирали душу. Она не могла вдохнуть. «Нет, – поправила себя Вика, – она должна быть откровенной хотя бы сама с собой: это не её тело тянулось к нему – это рвалось её сердце. Она была влюблена в Выгорского! Она не должна была этого делать, но… делала».
Скользя взглядом по неровной стене, Вика проследила за рисунком трещинок. Давно застывшие часы блестели матовым стеклом. Узорные стрелки показывали без двух минут четыре. Медные римские цифры выделялись на темном фоне. Под часами замер маятник, похожий на шишку. Вике захотелось разреветься. Чудовищность происходящего становилось все прозрачнее и прозрачнее. На Вику нахлынула паника – настоящая нестерпимая мука, которую она не могла выразить ни движением, ни словом, вообще нечем, потому что бездна, внезапно открытая её душе, грозила превратиться в конкретную и ощутимую
Глава 18. Неожиданность.
И шарфом ноги мне обматывал
там, в Александровском саду,
и руки грел, а все обманывал,
все думал, что и я солгу.
Б.А. Ахмадулина
Новый год Вика встретила дома, прямо заявив Ольге, что не собирается тратить последние силы на бессонную, пусть и новогоднюю ночь. Легла спать и проснулась в следующем году. Просто, и хвастаться нечем. Если б не израненная, кровоточащая душа, эту ночь можно было бы смело отнести к лучшей за последние полгода. Вика изо всех сил старалась не думать о причинах внезапной страсти Ярослава и не ругать себя за отклик на неё. Она велела себе принимать жизнь такой, какой она была.
За окном, да и внутри лачуги, стояла невообразимая стужа. Вике приходилось закутываться в десять одеял и отходить на боковую в спортивном костюме, хотя печь она топила по вечерам, и частенько подкладывала дрова в голландку ночью. Теперь Вика понимала, почему был так романтизирован камин в европейской культуре: единственное место, пригодное для существования в бесконечной, семимесячной зиме.
Раньше она любила это время года: снег, лыжи, веселый хруст мороза под каблуками; ловила языком снежинки, летящие с неба, строила снежных баб, каталась с ледяных горок. Теперь же каждый божий день Вика пыталась заткнуть дыры в избе, подобной решету. Она перебралась спать на печку, пусть не очень удобно, но тепло всю ночь. Сначала, правда, только придвинула ближе койку, беспокоясь, что на жестких кирпичах узенькой лежанки будет неудобно. Куда там! Настывающая к полночи кровать ни в какое сравнение не шла с обволакивающим уютом печи. Вика втащила на неё перину, подушки, одеяла. Соорудив гнездышко, она наконец-то стала почивать глубоко: оставляла терзания дню и проваливалась в дремоту, как только ложилась.
Вика пыталась конопатить прорехи старой одеждой, тряпками, но жилище оставалось негостеприимным и промозглым. К январю она смирилась с этим, как смирилась и с тем, что приходилось носить по обледенелым тропинкам воду из колодца, готовить на допотопной плите, которая жара почти не давала, купаться в металлическом корыте. Что ж, это было лучше, чем искать прибежище у знакомых, чувствовать вечное неудобство за то, что занимаешь не свое место.
Не тяжелый быт и мороз на дворе и в халупе пугал Вику. Её истощал иней на собственном сердце. Вечный озноб, не позволяющий согреться даже во сне на теплой лежанке. Как бы ни было жарко, рядом с сердцем пульсировала опостылевшая холодная точка, готовая в любой момент облить внутренности ледяной водой. Облить и заморозить.
Порой Вика топила так сильно, что кислорода в комнатах не оставалось. Но и тогда внутренний лёд не таял. Вечно холодные руки и ноги раздражали, вызывали бессильную злобу, потому что спасения от них она не находила.
Второго января к ней вдруг снова явился Ярослав. Она увидела свет его машины сквозь маленькое отверстие, согретое дыханием меж узоров на стекле. Затем услышала мягкий хлопок калитки и его знакомый силуэт на дорожке. Сердце истошно завопило, но она приказала ему заткнуться и сделала вид, что не одна. Она была так растеряна его приездом, что целый час просидела, застыв, словно в коме. Он искалечил и истерзал её, и собирался делать это ещё столько раз, сколько взбрело бы в лихую голову.
Нет, она не готова была взойти на гильотину, ещё хотела дожить до лета, увидеть чистое небо, смеяться беззаботно. Поэтому и заставила себя не оставаться дома в каникулы: сходила на пару шумных, совершенно не интересных вечеринок, покаталась с ребятами на коньках, поддалась на уговоры Ольги встретить Рождество у неё, когда родители уехали в деревню. Ольга обещала, что будет старая теплая компания, никто не посмотрит на Вику косо и не задаст глупого вопроса.
Компания-то была тёплая, однако присутствовала Вика не в качестве участника, а, скорее, в качестве наблюдателя. Не смеялась с девчонками,
Она смирилась со своим жалким существованием. Сейчас она мечтала отложить деньги на самую дешевую машину, какую только смогла бы найти. Может быть, взять кредит на Дэу матиз, чтобы не ездить на этих ненавистных электричках! О, как низко она пала! Дэу матиз! Ребята и без того судачили о ней, теперь будут хохотать в голос. Плевать!
Вика вырвала себя из невеселых размышлений и постаралась поучаствовать в общем разговоре. Сейчас она готова была отдать этот блеск и шум за тихое место в тепле с альбомом или книгой, за скамейку в летнем саду, за кусочек солнца, за покой в душе. Что же раньше ее развлекало на вечеринках? Флирт? Неужели вся жизнь будет одинокой? Вика огляделась по сторонам в поисках мало-мальски приятного молодого человека. Виталик, Женька и Сашка пили водку, их беседа давно перешла на тему «а вот я». Вика отвернулась. Ромка сидел тихонечко в уголке, играл в игрушки на телефоне. До какой степени надо дойти, чтобы делать это на тусовке? Ушел в себя – вернется не скоро. Хотя кто она такая, чтобы осуждать? Юрка целовался с Дианой. Кого она здесь искала? Она в пятнадцать знала этих парней как облупленных, что уж говорить о том, когда ей двадцать?
Вика вздохнула, сегодня она должна была остаться ночевать у Ольги, поэтому не имело смысла злиться. Надо было раньше подумать, что может значить душевная компания? Поискала Ольгу. Та ворковала с Денисом на кухне. Вика не стала мешать, только озадаченно вернулась в комнату. Эта парочка не давала ей покоя. Было что-то в отношениях наигранное, капризное. То ли чувства сходили на нет, то ли… что? Недомолвки? Вот Ольга. Вроде бы влюблена, но на взгляд лучшей подруги – не факт. Ольга часто надувала губки, Денис заглядывался на других девчонок. Он вообще Вике не особо стал нравиться, хотя при первой встрече, летом, произвел приятное впечатление. Куда оно делось позже?
В этот миг Вика понимала матерей и тещ. Ворчливые и гадкие, они знали, что их дочери не оценены по достоинству. Как можно равнодушно смотреть на притворную влюбленность Дениса, если она сама не раз видела, как достойные молодые люди, готовы были носить ее подругу на руках? Тот же Андрей Зуев.
Конечно, теперь он не казался таким замечательным. От воспоминания какой он был сдержанный и вежливый у нотариуса, Вику передернуло. Она в тот день была безмерно ему благодарна за помощь, а он всего лишь исполнял волю хозяина. Да уж, сети были расставлены мощные. Как ей осточертело вспоминать это! И все же, Андрей видел внутреннюю красоту ее подруги. Ольге – умнице, красавице – нужен был человек такого уровня. Тот, кто поставил бы высоко ее незаурядные личные качества: преданность, красоту, спокойствие. Были у нее такие. Коля Герасимов, например, и еще один, невысокий, сутулый. Имени Вика не помнила. Заботились о ней, окружали лаской.
Как назло, Ольга их не воспринимала серьезно, потому что обычно это были ребята ближе к тридцати.
– Вик, – гундела она, – ну похожи они на стариков.
– На каких еще стариков!? – возмущалась Вика.
– Будто я с отцом целуюсь, как ты не можешь понять?
Вике оставалось только усмехаться:
– Я все понимаю, любительница юных мальчиков!
Что она могла поделать? Она сама не была экспертом в любви. Теперь вот сидела и следила за чужими романами. Хоть бы напилась, что ли?