Изнанка модной жизни
Шрифт:
Взглянула на вторую: пожилая дородная женщина, немного смахивающая на французского бульдога, увеличенного раз в шесть. Короткий нос, тонущий среди морщин и складок лица, неряшливо обвисшие брыли, и без того узкие губы сжаты «в ниточку». Женщина протянула руку и коснулась моего лба холодной неприятно-влажной рукой. Я невольно ойкнула и осознала, что это вовсе не бред.
Женщина одернула руку и зашипела на меня:
– Фу ты, напугала...
В панике посмотрела на свои руки - они были чужими. Потом этими же чужими руками ощупала своё лицо. Вернее,
– Господи!
– я вскочила с кровати, чем немало напугала уже обеих дам, и заметалась в поисках зеркала.
Молодая девица визгливо запричитала:
– Тётя Марион, что это с ней?!
– они отступили на несколько шагов, наблюдая, как я, путаясь в длинной рубашке, не обнаружив зеркала, рванулась к застекленному книжному шкафу.
В пыльном стекле дверок отражалась молодая девушка лет восемнадцати, - почти точная копия той визжащей девицы. Ощупала еще раз лицо, коснулась плеч и убедилась, что в дверце отражаюсь именно я...
Смутно вспомнила прочитанные когда-то фэнтези, в памяти всплыло слово “попаданцы” и тут до меня окончательно дошло, что я фантастически влипла.
Издав протяжный стон, сползла на пол, держась рукой за шкаф. Дамы немного пришли в себя и рискнули подойти ближе. А я стала быстро соображать: если здесь одно лицо с этой манерной визжалкой - значит мы, скорее всего, сёстры...
Возможно, если бы не пыльное стекло, в котором смутно разглядев свою новую внешность, я успела бы наговорить глупостей, как все попаданки во всех романах. Типа – «А кто вы такие?», «А куда я попала?», «Хочу вернутся в свой мир, где у вас главный волшебник?!»
Но сейчас у меня не было возможности наглупить. Две свидетельницы явно не пылали ко мне любовью и не станут рассказывать, кто я такая, где мой принц и как попасть домой. Страх учит соображать быстро!
И, прижав руку к груди, я постаралась сказать как можно убедительней:
– Тётя...- черт, как же её там?
– Тётя Марион, всё в порядке, просто показалось, что задыхаюсь, а потом закружилась голова, от того, что резко вскочила...
– надеюсь, они не подумают, что в меня вселились бесы, а то положение моё станет совсем незавидным.
Тётушка Марион сжала и без того тонкие бескровные губы и сухо промолвила:
– Ну раз так, ты совсем здорова. Поднимайся с пола и одевайся, провалялась без сознания, как бесполезное бревно почти десять дней. Еще немного и пришлось бы вызывать доктора, упаси Господи от таких трат...
– тётя набожно перекрестилась, за ней благочестиво повторила крестное знамение сестра.
– Думаю, тетя, она просто дрыхла все это время!
– Пойдём, Бернардет, детка, - и обе царственно выплыли, больше не взглянув на меня.
– Ага, сестра, значит, Бернардет. Что за имя - как лязг алюминиевого листа? Интересно, что оно означает... Что-то к “детке” отношение совсем иное.
Я присела на кровать и огляделась: комната - обветшалая, обоям и драпировке - лет двадцать, не меньше. В платяном шкафу обнаружилось несколько нарядов, хотя “нарядами” их можно было назвать
Абсурдность ситуации и общая слабость вызывали слезы на глазах.
Пожалуй, мое состояние было близко к истерике... Только вот я совершенно отчетливо понимала, что позволить себе сорваться - не могу ни при каких обстоятельствах! Если вообще хочу выжить в этом безумии - должна стать Мадлен! Хотя бы — на первое время. Делать, что велят, не вызывать подозрений и не отсвечивать...
Я, примерно, представляла себе, что творится в монастырях этого времени! Заподозрят, что я не Мадлен — сошлют в самый нищий! И не факт, что смогу сбежать оттуда. Значит — молчание и терпение.
Натянув сиротское платьице серого цвета, оглядела себя со всех сторон. Впрочем, на самом деле оно было милое, в отличие от яркого кричащего платья так называемой сестры.
В дверь просунулась голова Бернардет на длинной шее. Голова зашипела совсем по-тёткиному:
– Ну скоро ты там? Сегодня у нас гости, ты должна помочь всё организовать.
– и, распахнув дверь, поторопила меня.
Я вздохнула. Жалость к себе упорно пыталась прорваться наружу: мало было в той жизни бед - и здесь тоже “повезло”. И пошла из комнаты под требовательным взглядом сестры.
К вечеру съехались гости - мадам Кларисса и мадам Барбара - подруги тётушки Марион.
Мадам Барбара была с дочерью, мадемуазель Валери, которая сразу уединилась с Бернардет в дальнем углу гостиной, и оттуда целый вечер доносились хихиканье и аханье-оханье, судя по звучавшим фамилиям — обсуждали женихов.
Я, еле живая от усталости, присела на кончик стула в дальнем углу. Руки и ноги дрожали от слабости. Весь день работала, понукаемая тёткой, почти наравне с прислугой, которая тоже пыталась давать указания с молчаливого одобрения родни. Закусив губу, делала, что велели, не смея перечить. Хотелось есть и пить, но никто не предлагал.
Наконец, осмелилась подойти к Бернардет, которая подняла на меня недоуменный взгляд. Честное слово, она смотрела на меня, как на жабу.
– Я могу пойти поесть?..
– появилась мысль пройти на кухню и перехватить чего-нибудь там.
– А кто за столом будет ухаживать за гостями?
– ответила она, еще больше кривляясь перед подругой.
Не было сил, ни дерзить, ни спорить:
– Я вернусь очень быстро.
– Ну ла-а-дно...
– протянула "сестра" и отвернулась.
А я поймала на себе немного сочувственный взгляд мадам Валери.
На кухне, разыскав девочку-поваренка, попросила какой-нибудь еды. Та не удивилась - похоже, это было нормой. Молча принесла мне кусок лепешки с сыром и стакан молока. Я старалась съесть этот скудный ужин побыстрее, пока меня не хватились, потому что, была уже не уверена, какие тут относительно меня существуют порядки.
Вернулась в гостиную вовремя - как раз послышался голос тётки, призывающей меня:
– Мадлен! Мадле-е-ен!
– подошла ближе, чтобы она меня заметила:
– Да, тётя Марион.