Изобличитель. Кровь, золото, собака

Бушков Александр Александрович

Теперь – Якушев и Качурин. У них тоже могли случиться какие-то жизненные коллизии, потребовавшие внезапно денег. У обоих вроде бы не замечено пороков, требующих особенных расходов. Якушев заведение мадам Архипцевой посещает регулярно, но деньгами отнюдь не швыряется, наоборот. В обычных отношениях со жрицами продажной любви как-то не случается ситуаций, когда приходится от них откупаться. Ну, разве что одна из них стала свидетельницей того, как тихий Якушев кого-то зарезал, но это уже из области самой дурной фантазии…

Качурин вообще не замечен в связях с женщинами. Однако есть две весьма

существенные оговорки, которые никак не следует отбрасывать. Во-первых, и за ним никогда не ходили по пятам соглядатаи, и полного его жизнеописания не составляли. Так что могло в глубокой тайне происходить что-то, о чем те самые сплетники опять-таки не узнали, и касается это обоих подозреваемых. Во-вторых… Это уже касается одного Качурина. Порой человек, упорно не желающий иметь дело с женщинами, обладает кое-какими противоестественными наклонностями, тоже преследуемыми Уголовным уложением. И здесь возможны самые разные ситуации – от шантажа до попыток щедрыми подарками удержать предмет своей страсти. Газеты на этот счет пишут всякое…

И больше ничего на ум не приходит, как ты ни ломай голову. Вполне возможно, и Шерлоку Холмсу в такой вот ситуации не пришло бы. Выводы? Они просты: нужно действовать в этих направлениях. Плохо, что помощников у него не трое, по числу приказчиков, а только двое (да и Артамошка к тому же еще не дал согласия, а ведь вполне способен струсить и отказаться). Так что…

Он прислушался. В прихожей тяжело протопали солдатские сапоги, знакомо скрипнула дверь крохотной кухоньки. Конечно же, это Артамошка вернулся с ужином. Ну да, конечно: вскоре он возник на пороге и доложил:

– Ужин на столе, ваше благородие!

– Зайди-ка, – сказал Ахиллес. Когда денщик вошел, встал и подошел почти вплотную. Спросил напрямик: – Артамон, вот скажи ты мне… Когда служил в приказчиках, у хозяина подворовывал?

Артамошка состроил неописуемую гримасу, непонятно что и выражавшую, завел глаза к потолку.

Ахиллес, давно изучивший своего денщика, подпустил металла в голос:

– Уж не захотел ли ты, Артамон, назад в строй? Уладить недолго, сам знаешь… И придется тебе полгода служить, как все; а ты от этого давно отвык в денщиках, чего доброго, будешь от фельдфебеля Рымши зуботычины ловить, ты ж его натуру знаешь… Попусту оплеухами не кормит, но за нерадивость в службе способен…

– Ваше благородие! – едва ли не возопил Артамошка. – Да чем же я вас прогневил? Вот сами скажите: с тех пор как я у вас в денщиках, хоть копеечка или папироска пропала?

– Не было такого, – согласился Ахиллес. – Только ты не передергивай на манер карточного шулера. Я не про воровство у меня говорю. Я тебе ясный и конкретный вопрос задал: когда был приказчиком, у хозяина приворовывал? – И добавил помягче: – Ровным счетом никакого вреда тебе от чистосердечия не будет. Против тебя это никоим образом не направлено – мне твой хозяин не сват и не брат, я его вообще в глаза не видел, да и не увижу, скорее всего. Просто… Просто мне нужно одну историю прояснить. К тебе она никакого отношения не имеет, а вот твой жизненный опыт мне поможет… Ну?

Помявшись и откровенно повиливая взглядом, Артамошка в конце концов признался:

– Было такое дело, ваше благородие. Вы только не подумайте, что у

меня натура воровская. У кого стороннего я и копеечки не украл и грошового гребешка чужого не прикарманил бы. А вот что до приказчиков… Верно вам говорю: все до единого приказчики воровали, воруют и воровать будут, не нами заведено, не на нас и кончится. Испокон веков это идет, и будет так, по моему разумению, до скончания времен, пока будут купцы и приказчики. А что до хозяев – они и сами… Те, кто не в наследство дело получил, а начинал с низов, сами приворовывали поголовно. На том торговое дело стоит, на том и стоять будет… Ежели не верите, могу порассказать такого…

– Верю, – сказал Ахиллес. – А вот любопытно, как ты действовал? По пятачку с рубля, а?

– Да по-всякому. Когда алтын, когда пятачок, а когда рублишек вдруг пойдет много, можно и по гривенничку. Ежели не зарываться и отщипывать помаленьку, хозяин, если и заметит, может глаза закрыть, потому как…

– И это знаю, – сказал Ахиллес. – Помню, ты говорил, что служил в приказчиках четыре года. За это время из алтынов, пятачков и гривенников неплохие денежки скапливаются, а?

– Не великие капиталы, однако ж, ваше благородие, денежки и впрямь солидные…

– И куда ж ты их девал? – с любопытством спросил Ахиллес. – Развлекался – картишки там, симпатии? Или как?

– Если и развлекался, то самую чуточку, – серьезно ответил Артамошка. – Когда молодая натура требовала – вовсе без этого и нельзя обойтись. Только меру соблюдал строго, деньгами не швырялся. Большую часть в сберегательную кассу складывал. – В его голосе определенно появилась мечтательность. – Давно у меня задумка, ваше благородие: открыть свою лавочку по скобяному делу. Разобрался я в этом хорошо, будучи в приказчиках. И девица есть, подходящая не просто в жены, а в тороватые хозяйки. Пишет, обязательно дождется, полгода-то и осталось. Вот только на хорошую лавочку – а у нас в городе есть несколько на примете – рублей двести недостает. Ну да отслужу, пойду опять в приказчики, может даже к старому хозяину…

– Дай тебе Бог удачи, – усмехнулся Ахиллес. – А теперь вот что… Я тебе задам как бы задачку, а ты мне ответ найти попытаешься. Служат у купца три приказчика, долго служат, не один год. Наверняка и приворовывают – коли уж испокон веков заведено… Но аккуратно приворовывают, мелочишку с рубля, ни разу не уличены. И вдруг как громом с ясного неба – пропадает из кассы сразу сорок рублей, а еще через месяц – и вовсе шестьдесят… Что бы ты по этому поводу сказал?

Артамошка, сразу видно, задумался всерьез, с лица исчезла наигранная придурковатость, лишний раз можно было убедиться, что малый ох как неглуп. Может, и не прогорит – будучи с лавкой и тороватой хозяйкой.

Думал денщик недолго. Решительно сказал:

– Тут, ваше благородие, ответ может быть один-единственный. Кому-то из троих деньги понадобились ну как есть до зарезу. Мало ли зачем – столько всякого в нашей жизни случается. Только так и обстоит: вдруг нежданно-негаданно попал человек в такой оборот, что либо кради, либо иди топиться. Оно с любым может случиться, не только с приказчичьим сословием. Вон в книжке про Шерлока Холмса не приказчик, а целый граф…

– Ладно, помолчи, – сказал Ахиллес.