Изобретательница динамита: Оригиналка
Шрифт:
— Да шучу я. — Она отмахивается. — Давай уши!
Подставляю голову, сестра зажимает каждое мое ухо в кулачок, потом передергивает их, как затвор пистолета, отсчитывая: «Раз! Два!..»
— Ай! — реагирую на счет «десять». — Да хватит уже!
— Нет, Коленька, — ехидствует Криська. — Мы считаем не моральный возраст! Тринадцать! Четырнадцать!..
Мне приходится терпеть аж до «двадцать четыре».
— Уф, — тру разгоряченные экзекуцией уши. — Так что, теперь водки?
— Боже упаси. — Сестра мотает головой. — Сдурел? Раннее утро. Тебе на работу. Мне кормить
Ну да. Реальность в чистом виде.
— Иди завтракай, пей кофе и собирайся, уже время, — торопит Криська.
Иду.
В иррационально приподнятом настроении вхожу в офис. Поздравите, не поздравите, забудете, и потом извиняйтесь — мне плевать. Если у меня сегодня праздник — у меня будет праздник.
— С днем рожденья, — сухо бросает мне секретарша при входе.
— Спасибо, Настенька. — Я улыбаюсь ей.
Она недовольно хмыкает и отворачивается. Тем не менее это хороший знак. Означает, что мы помиримся.
Потом меня поздравляет Юля, на миг подняв взгляд от экрана. Приходит поздравить шеф, извиняется, что не сможет зайти в гости.
Да пожалуйста.
Артем дарит мне конверт с небольшой суммой денег. На нем подписи и пожелания сотрудников. Богатства. Здоровья. Успехов в личной жизни. Снова здоровья. Любви и счастья.
Последнее пожелание написано Настиным почерком. Мы однозначно помиримся.
Ухожу домой почти на три часа раньше положенного, раз уж есть уважительная причина. Удивительно: мое беззаботное настроение не иссякло за весь рабочий день. Вхожу в квартиру, насвистывая веселый мотивчик. Переодеваюсь, иду на кухню. Беру нож, лезу в холодильник, чтобы достать водку и приготовить себе какую-нибудь закуску, — а там обнаруживается салат оливье и холодец. Осматриваю кухню, нахожу на плите еще не остывшее жаркое и картофельное пюре. В духовке гренки с сыром и чесноком. Оборачиваюсь и вижу моего кулинара: в дверях кухни стоит сестра, улыбается, прищурившись и немного прикусив губу.
Благодарю ее от всей души. Криська разворачивается и исчезает в недрах квартиры. Я накрываю стол.
Отвинчиваю крышку с праздничной бутылки «Финляндии», наливаю себе водки. В тот же миг Криськина рука с негромким стуком ставит рядом еще одну пустую стопку.
Поднимаю взгляд на сестру. Все та же улыбка с добродушной хитринкой.
А как же реальность?
— Да хрен с ней, с реальностью. — Криська отмахивается. — У брата день рожденья.
Спасибо. Это действительно приятно. Не ожидал.
— Реальность пускай подождет до завтра, — объявляет сестра. — Разливай!
Мы выпиваем. После первой стопки Криська морщится: отвыкла от спиртного. Следующую опрокидывает уже почти спокойно. После нее — пьет без церемоний.
Чтобы отблагодарить сестру, чтобы угодить ее вкусу, честно рассказываю про мой легкий страх перед обилием рекламы, перед огромными счастливыми лицами с рекламных билл-бордов, перед всей нашей разношерстной рекламной компанией.
— Видишь! Это в тебе говорит художник, — торжествующе объявляет Криська. — Ты ищешь во всех картинах чувства, и тебя пугает холод. Сама искусственность рекламных плакатов.
Мы уже малость
— Кристин, — говорю. — Что ты там рассказывала по поводу искусства и таланта? Я тебя не дослушал, кажется…
— Ну конечно! — Сестра охотно хватается за предоставленную возможность.
Криська говорит, каждый художник кисти, слова или ноты, чего угодно, — рано или поздно понимает, что все хорошее, что он произвел на свет, было создано в горе. В не самые лучшие моменты его жизни. В черные деньки. Ведь настоящие вещи в искусстве создаются только в бедствии и в аффекте, говорит Криська. В школе этому не учат. Ни на уроках рисования, ни на музыке, ни когда задают сочинения на дом.
И тогда, если художнику захочется повторить это, выдать нагора новые шедевры — художнику приходится ждать. Ждать неприятностей, разочарований, кризиса. А если беда обходит его стороной, художник нервничает. Он испытывает голод.
Это голод по несчастью. По недовольству. По «настоящей жизни», как называет это моя сестричка. И вот такой человек, человек с талантом, одаренный, — становится зависимым от трагедии. Становится несчастьеголиком. Или гореманом, как вам больше нравится.
Литровая бутылка «Финляндии» уже пуста наполовину, мы пьянеем больше и больше. После очередной порции водки Криська показывает жестом — «стоп».
— Все, Коль, хватит, уже хорошо.
Ладно.
Притаскиваю на кухню магнитофон, ставлю запись «Ди-Фазз». Закуриваю с позволения сестры. Предлагаю сигарету и ей, но она отказывается.
— Потанцуем? — спрашивает Криська, протягивая мне руку через стол.
— Да я не мастер, — пытаюсь отказаться.
— Пошли-пошли. — Она стаскивает меня с табурета, ведет на центр кухни. Мы танцуем полуобнявшись. Весь танец Криська смотрит мне в глаза, чуть снизу, но все равно очень близко, опасно близко.
— Хватит, — говорю через несколько минут. — Идем лучше за пивом.
Сестра колеблется:
— У меня не так много денег… Завтра еще продуктов надо прикупить, потом зайти в аптеку…
— Ничего, — утешаю ее. — У меня есть.
Вынимаю поздравительный конверт, разрываю его по кромке и вытаскиваю новенькие купюры.
— А зачем тебе в аптеку? — спрашиваю.
— Взять снотворного. — Криська морщится. — Плохо сплю. Ребенок…
А рецепт?
— Вчера выписала в больнице, — говорит сестра. — Ты меня что, за дурочку держишь?
— Тьфу. Так мы идем за пивом?
— Пошли, — соглашается она, и мы отправляемся одеваться.
Через четверть часа вторая пара бутылок пива почти заканчивается. Мы стоим на балконе, разглядывая сонный городской пейзаж: привычный дворовой колодец, ряды бетонных и кирпичных блоков с оконными ячейками. Уже вечер, почти стемнело. В некоторых окнах горит свет. Дома потихоньку разукрашиваются мозаикой желтых, красных, зеленых, мерцающих фиолетовых квадратов, — в тех квартирах, где люди смотрят телевизор. Это зрелище очень успокаивает: сам вид вечерних окон на фоне прямоугольной девятиэтажной конструкции навевает на меня сладкий сон.