Изобретение зла
Шрифт:
– Зачем?
– Это был третий уровень.
– А во что ты превратишься теперь?
– Во что-нибудь очень страшное. Но не пугайся, ты этого не увидишь, ты умрешь раньше.
– Ты уже все придумала?
– Да. Все вычислила.
– Ты не можешь ошибиться?
– Я не умею ошибаться.
– Если ты не умеешь ошибаться, - спросил я, - то скажи, что я чувствую сейчас?
– Ты боишься.
– Неправда. Мне радостно. Мне радостно просто от того, что падает такой хороший снег. Ты уже ошиблась. Если ты не можешь знать такой
– Ты боишься, - повторила Машина.
– Нет. Потому что я помню, что встречу Синюю через семнадцать лет. Значит, я буду живым, и она тоже будет живой. Я помню будущее других людей и своих друзей тоже. Они не умрут.
– Ты просто фантазируешь. Нельзя помнить будущее. Будущее можно только рассчитать. Ты ведь соврал. Ты не помнишь, что встрешь её через семнадцать лет.
Ты выдумал это только что.
– Да.
– Нетрудно было догадаться.
– Когда это будет?
– спросил я.
– Завтра. Завтра поздно вечером Синяя убьет тебя.
– Пусть это будет не она.
– Тогда ты умрешь не так интересно.
– Тебе же приказали просто убить, а выдумывать. Это мое последнее желание: пусть кто угодно, но не она. Последнее желание нужно исполнять.
– Хорошо. Это будет Черный.
– За что?
– Ни за что. Вы поссоритесь и он не сможет сдержаться. Я уже дала ему скальпель.
– Он думает, что взял его сам.
– Конечно, он так и думает.
89
Утром зашла Синяя. Теперь она не ходила по палате, а сразу направилась ко мне и села рядышком на постели. Сейчас дребежжание почти прекратилось, а к постоянному гулу мы привыкли и не обращали на него внимания.
– Ага, что у меня есть!
– она что-то жевала.
– Хочешь, дам?
– Давай.
Синяя вынула жвачку изо рта, растянула её длинной веревочкой, показывая, как у неё хорошо получается, потом слепила жвачку треугольником и отдала мне.
Жвачки уже давно стали редкостью. Последний раз я жевал пять лет назад.
– Только не проглоти, а то у меня больше нету.
До завтрака мы жевали по очереди и говорили о всяких пустяках. После завтрака мы ходили по коридору туда-сюда. Иногда мы брались за руки, но ненадолго, потому что стеснялись.
Одной из неприятностей были таблетки. Таблетки лежали в коробочках на столике с колесами и на каждой коробочке была написана фамилия. Есть таблетки полагалось каждое утро. Когда мы в третий раз проходили мимо столика, я спросил:
– А у тебя какие таблетки?
– Две белые, одна желтая, одна в бумажке - порошок.
– Нет, они сильно невкусные?
– Нет, ничего, только порошок горький, а вообще - невкусные. А у тебя?
Я решительно подошел к столику.
– Как твоя фамилия?
Синяя назвала. Я немного удивился, что у неё была фамилия - для
Я развернул бумажку и высыпал порошок себе на язык. Острая горечь распухла во рту и поползла дальше в горло. Я попробовал глотнуть, но не смог. Язык втянулся и остался лежать боком где-то совсем сзади. Я закрыл рот и улыбнулся, стараясь не надувать щек.
– Бедненький, его же водой запивать надо, - Синяя была счастлива, щас я принесу тебе воды, я быстро.
Я подождал воду, потом посчитал про себя до семи, чтобы показать, что запивать мне совсем не обязательно, потом медленно запил. Потом проглотил остальные три таблетки.
– Теперь ты можешь не бояться. Теперь я их буду есть каждое утро за тебя.
Можешь сюда даже не приходить.
– А я буду твои есть, ладно?
– Нет, я сам, это мужская работа.
– Ну пожа-а-а-алуйста!!!
– Синяя даже подпрыгнула для большей убедительности и сложила ладошки вместе, - ну мо-о-о-жно?
Я подумал и решил разрешить.
– Ладно, но только одну, сейчас я сам выберу.
Я выбрал красную, потому что она была самой красивой. Еще она была скользкая и хорошо глоталась.
Потом Лариска зачем-то дала нам большой кусок сахара. Ее глаза были заплаканы. Я попробовал вспомнить почему.
– Что с ней сегодня такое?
– удивилась Синяя.
– У неё что-то с мужем, - вспомнил я, - да, муж попал под луч позавчера и вчера умер. Поэтому её вчера не было на работе. У неё остался ребенок, маленький совсем. Ребенок сейчас сидит дома без присмотра. Но если бы она не пришла на работу, её бы выгнали и ребенку было бы нечего есть. Муж был младше её на семь лет, а она сама некрасивая - сейчас она больше никому не нужна. И никому уже не будет нужна.
– А муж хоть её любил?
– Очень.
– А ты откуда знаешь?
– Синяя вспомнила, что нужно удивиться.
– Я просто слышал, как они там плакались в манипуляционной, - соврал я.
На самом деле я не знал, откуда я это знаю.
– А все-таки жаль её, - сказала Синяя.
– Не такая она уж была и плохая.
Теперь она не продержится.
Синяя была маленькой, но знала о жизни гораздо больше чем я.
Потом мы пошли и сели вдвоем на подоконнике верхнего этажа. Мы ели пальцами варенье с сахаром. С сахаром варенье вкуснее, особенно, если есть его пальцами.
Кусок сахара, который дала Лариска, был большим и твердым, как яблоко, его было неудобно обгрызать.
– А знаешь, это было мое последнее варенье, на, кушай, - сказала Синяя.
– Я его специально для тебя оставила. Кушай, кушай...
90
– Эй, не спите!
Я уже оделся и стоял в проходе. Я хотел пойти в Синюю Комнату. Мы уже давно не рассказывали там страшных историй. Сейчас эти истории звучали бы просто потрясающе. Впрочем, дело было не в историях. Я принял вызов. Было около половины одиннадцатого. Полтора часа до конца сегодняшнего дня.