Изольда Великолепная
Шрифт:
И о том, что в моем мире нет рабства, зато есть порох и демократия. Стал мир лучше?
Не знаю.
– Спой, Сиг, – попросил Сержант, стряхивая каплю с рукава.
– А что я? Я уже напелся. Вон пусть она и поет. На вот. – Сиг протянул инструмент, этакую тыквину с тугими струнами и длинным, что журавлиная шея, грифом. – Ледей с детства петь учат.
Похоже, и здесь я буду исключением. Меня даже почти обязательная музыкальная школа благополучно миновала за полным отсутствием слуха. Но петь я пыталась, получая от процесса искреннее
Мне не хотелось травмировать новых знакомых.
– Я не умею, – призналась я, возвращая инструмент.
– Откуда ты такая выискалась? – Сиг обнял его и подпер грифом подбородок. – Одета не как леди, а платье дорогое…
Было дорогое, а теперь вряд ли на тряпку сгодится. Жаль. Мне платье нравилось. Может, больше у меня никогда не будет таких платьев.
– …петь не умеешь… про Фризию слыхом не слыхивала… сильно издалека, да?
– Сильно.
Его не думали одергивать, да и чувствовала я чужое любопытство.
– …а лошадей вот лечишь…
– Чего тебе надо?
– Скучно, – честно признался Сиг. – Хуже скуки зверя нету. Вот, думаю, порасспрошу, послушаю байки… все веселее.
И ведь не отцепится. Ладно, про то, что я не из этого мира, сказать можно. Я уже успела убедиться, что здесь к существованию параллельных миров относятся весьма спокойно. Но Сиг ведь не угомонится. Он полезет выяснять, как устроен мир… И что там Сержант говорил про опасные слова?
Или станет спрашивать, чего мне в замке понадобилось. И доберется до договора и моей короткой, аки кротовий хвост, семейной жизни, которая ушла под этот самый хвост. Мне не хочется об этом говорить.
А о чем хочется?
Если нельзя говорить правду, надо соврать.
Если лень придумывать ложь, надо использовать чужую.
– Скучно, значит… – Я погладила Снежинку по носу. – Байку… расскажу.
Когда-то, классе этак в десятом, я записалась в театральную студию. Ну, студией она лишь звалась – кружок при чудом уцелевшем ДК. Руководил им немолодой, но весьма энергичный Владлен Яковлевич, и как-то его энергии хватило, чтобы, придя однажды, я осталась. На месяц. Год. И больше.
Мы ставили «Отелло».
И Колька, которому отдана была роль несчастного доверчивого мавра, неуловимо походил на Сига. Не потому ли я вспомнила сейчас? Колька чернил гуталином лицо, а губы мазал красной помадой, но никто не смеялся над ним.
Я была Дездемоной, но ровно до тех пор, пока не появилась Машка. И роль передали ей, а других, подходящих для меня, не нашлось. Вот и осталось играть саму себя – верную тень на подмостках жизни. Разве я не понимала того, что происходило?
Понимала.
А почему терпела?
Была причина и, наверное, осталась, если я опять играю в прятки с собой.
Слабо зазвенела струна, подхватывая оборванную фразу.
– Продолжайте, леди, – подбодрил Так, присаживаясь у костра.
Продолжу.
– Итак, – я обвела взглядом моих слушателей, – жил-был мавр по имени Отелло…
Сиг получит свою историю. А я… если выгонят из леди, в актрисы пойду.
Цепь огней веером расходилась от ворот. Узкая полоса света ползла по камням, то и дело выхватывая самые разные предметы. Тележное колесо. Разворошенную гору соломы, в которой копошился пьяный. Палатку. И людей, собравшихся у костра. Кости громко стучали по доске. Кто-то кричал, обвиняя, кто-то оправдывался. Кайя слышал совокупное настроение толпы.
Раздражение.
Усталость.
Обида.
И с трудом сдерживаемый гнев. Чей-то крик бьет по ушам. И Кайя с трудом вынырнул из этого плотного человеческого моря. Нельзя. Он не в том состоянии, чтобы держать равновесие. Будет всплеск – в последнее время Кайя все чаще подходит к грани – и накроет всех. Злость перейдет в ярость, а обида забудет пределы. И вместо слов люди схватятся за ножи. Кровь польется… Это дом. Кто льет кровь в собственном доме?
– Спокойно. – Урфин рядом.
Хорошо. Урфин нужен. Он подсказал, где искать, и если прав, то Изольда здесь. Двор обыскать проще, чем замок, пусть даже люди прячутся от случайного света. Каждый вспоминает свои преступления, и общий страх опять пробует Кайя на прочность.
Со страхом бороться проще, чем с гневом. Страх Кайя просто поглощает.
Стенобитные орудия что деревянные слоны. Урфин рассказывал про слонов. И про драконов тоже. Про моря из кипящего газа, хотя Кайя не представляет, как газ может закипеть. Но Урфину верит.
И если думать о тех историях, получается ненадолго отвлечься.
Требушеты. Онагры. И выводок баллист в тени огромной осадной башни, на боку которой видны свежие подпалины. Еще три сгорели… лорд-канцлер опять станет пенять на расходы, намекая, что Кайя и без осадной башни справился бы. И будет прав – справился бы, но так неправильно.
Воюют люди. Кайя помогает.
– Погоди, – Урфин остановился, вслушиваясь в сумерки, – погоди… может, не настолько плохой из меня маг…
Он поворачивался, как лоза в руке лозоходца, чтобы указать на строй сомкнутых спин.
Толпа. В толпе как явлении нет ничего удивительного, но эта толпа была молчалива и сосредоточенна. А еще от нее не било гневом, готовностью к войне, которая есть в любом скоплении людей.
Скорее уж они… переживали?
Боялись?
За кого?
О, как меня слушали! Сначала с удивлением и даже скепсисом, верно сомневаясь в моем таланте рассказчика. Да и сама я не была уверена. Но все-таки Шекспир – это сила…
А я еще Макбета помню.
И Тита Андроника, только он кровавый очень. Ромео с Джульеттой грустные, их в следующий раз прочту.