Изумрудная скрижаль

Руж Александр

Уж лучше бы не выезжал! За ним тянется шлейф самых диких сплетен. Будто собрал он у себя под крышей чудищ непотребных и чинит с ними деяния богомерзкие. Будто сотворяет в своем вертепе обряды колдовские и чает призвать на землю приспешников диавольских, дабы все племя людское обречь на вечные муки…

– Постой, постой! – прервал Максимов разошедшегося румына. – А на деле что-нибудь дурное за графом замечали?

– Э! – Трактирщик с укоризной поцокал языком. – Жря гашпадин не верит… Прошлым

летом Мирча ш Николой в леш ходити дров набрать. Жаплутали мало, к болоту вышли. А там иж торфа рука торчит. Лето палкое было, шушь, болото вышохло. Копнули, а там – мурин…

– Кто это – мурин?

– Арап по-вашему. Шерный-шерный, как шмола! И голый шовшем! А крови в нем – ни капли! Граф Рэу выпил…

– Погоди, – вторично остановил собеседника Максимов. – Что ты имеешь в виду?

– Вешь шухой, ни кровинки… Штригой выпил. Вырколак.

– Вурдалак?

– Так! Вурдалак… Теперь гашпадин верит?

– А откуда ты знаешь, что это граф виноват?

– Кто ж еще? Других штригоев у наш нет. Шо времен Цепеша не шлыхать было. А как граф объявишься, так и началошь…

– И что же сделали эти твои Мирча с Николой? В полицию донесли?

– Шпугалишь. Полиция – где она? До нее далеко, а граф – он тут, ближко. Ешли прожнает, худо будет. Вшю деревню вышошет, никого не пожалеет…

Больше ничего от румына добиться не удалось. Конкретных фактов, подтверждающих преступления Ингераса, не было, все сводилось к домыслам и пересудам. Даже относительно мертвого арапа возникали серьезные сомнения. Откуда в трансильванских болотах взяться чернокожему? Максимов считал, что двое мужиков перебрали сливянки и история с обескровленным трупом им попросту померещилась.

Часы в трактире пробили три. Максимов решил, что пора сворачивать разговор. Йонуц может оказаться сноровистым и исправить повреждения быстро. А отстать от кареты – значит, отрезать себе путь назад, в замок.

Правда, трактирщик сказал, что в деревне остался один старик, который когда-то промышлял ловом лисиц и зайцев. Он в своих походах раза четыре натыкался на замок Кровавого Влада и утверждает, что помнит к нему дорогу. Но старик уже полгода как не встает с лежанки, да и зарекся после одного происшествия заглядывать в те места.

Происшествие заключалось в следующем. В начале осени старик по обыкновению отправился браконьерствовать и набрел в очередной раз на замок. Тянуло его туда по той простой причине, что в окрестностях замка водилось много непуганой дичи. Старик не был подвержен народным суевериям, над россказнями о стригоях и вырколаках только посмеивался. Ни разу поблизости от замка он не видел ничего пугающего. Но в тот раз очам его предстала поразительная картина. Из замка вышла необыкновенной красоты девушка – белокурая,

с густыми шелковистыми волосами, спускавшимися ниже пояса. Она подошла к пруду неподалеку от замка, скинула одежды и, совершенно обнаженная, принялась плескаться в воде. При этом пела что-то веселое и вместе с тем обворожительное. Слова песни для старика были полной тарабарщиной, разобрал лишь что-то похожее на русское «три», а также на «блинд» (что бы оно ни означало) и «фермерз», что было сродни слову «фермер», слышанному им от проезжих иноземцев.

Старик не вытерпел, высунулся из кустов, девушка его заметила, но не испугалась и не рассердилась – погрозила ему шутливо пальцем, рассмеялась звонким смехом и продолжала купаться.

Старик не помнил, как добрался до дому. Об охоте он больше не помышлял. Видение прекрасной наяды так подействовало на него, что он три ночи не спал, нес какую-то околесицу, а после уже не вставал. К нему приглашали знахарку, та пошептала заговоры, всучила болящему побрякушку-оберег, но предупредила: наведенная на него порча настолько сильна, что никакие заклинания и талисманы уже не помогут. Старик не стал возражать и теперь покорно ждет смерти.

Максимову надоело слушать сказки. Он велел румыну заткнуться и показал ему запечатанный конверт:

– Это письмо надо доставить в Бухарест и передать русскому комиссару. Сможешь?

Трактирщик сразу скис.

– Это шложно, гашпадин. До Бухарешта ехай долго, дорога плохой, конь уштавай шибко…

Максимов присовокупил к конверту пять золотых монет.

– А если так?

Выражение лица трактирщика переменилось.

– Ешли гашпадин добавит еще три…

– Вот тебе. – Максимов поднес к носу вымогателя туго свернутый кукиш. – Если выполнишь все как надо, тот, кому передашь письмо, заплатит еще. Если обманешь, пеняй на себя! Я здесь, поблизости. Вернусь и спалю твою харчевню так, что головешек не останется.

Трактирщик и без того чувствовал себя неуютно в компании человека, который признался, что уже два месяца живет под кровом графа Ингераса-Рэу. Для жителей деревеньки возвращение из замка было сродни визиту с того света, и как знать – не оживший ли мертвец перед тобой? А если вдобавок ему покровительствует сам граф (который, может, для того и выпустил его из своих застенков, чтобы сеять зло), то уж точно жди беды. Посему румын подобострастно закивал, спрятал письмо и деньги в полотняную торбочку с застежкой.

– Гляди, не мешкай! – предупредил Максимов. – Станешь волынку тянуть, себе же хуже сделаешь.

– Я тороплюшь, гашпадин! – прошамкал трактирщик, напяливая на себя длинный, до щиколоток, овчинный кожух и пристраивая торбочку под полой. – Вше будет шделано!

Конец ознакомительного фрагмента.