Изумрудные зубки
Шрифт:
– Ты уже видела криминальные новости? – грустно спросил Овечкин. – Там у нас такое произошло...
– Видела! – обрадовалась Сычева. – Ой, видела, Борис Борисыч! Господи, как Игнатьева жалко! И за что это на нашу газету навалилось такое, Борис Борисыч?! – запричитала она с несвойственными ей плаксивыми интонациями. – Слава богу, что с вами все в порядке!
– Меня уже вызвали и допросили, – мрачно сообщил главный. – Все это отвратительно. Ты не знаешь, какого черта Игнатьева понесло в выходной на работу? Он вроде не из тех,
– Не знаю, Борис Борисыч!
– Стоп. А откуда ты знаешь, что убили Игнатьева?! В новостях не называли фамилию погибшего, а съемок с места происшествия еще не было!
– А... – Сычева медленно сползла на пол со стула. – А...
Нужно было выкручиваться сейчас, немедленно, а не давиться беспомощным «а».
– Борис Борисович! – Она взяла себя в руки и села на стул. Был у нее в обиходе один приемчик: когда собеседник загоняет тебя в угол вопросом, на который нельзя дать ответ, хватай инициативу в свои руки – уводи разговор в сторону, огорошивай, сбивай с толку. – Помните, в нашей газете появлялись заметки о Фонде гуманитарной помощи детям стран Южной Америки, пострадавшим от наркотиков? Кажется, их писала Алябьева из отдела культуры?
– И что? – На том конце повисло такое напряжение, что Сычева почувствовала – ее может шарахнуть током.
– У меня на руках оказалась статья, якобы написанная Афанасьевым. Это очень... скандальная, разоблачающая статья, касающаяся деятельности этого Фонда. Я думаю, этот материал имеет прямое отношение к исчезновению Афанасьева, а, может, и к убийству Игнатьева. Скажите, Борис Борисыч, вы знали, что Глеб готовит такую «бомбу»?
Молчание. Только ухо стало гореть от напряжения, повисшего в трубке.
– Борис Борисович!
– Нам надо увидеться.
– Хорошо, я завтра...
– Сегодня. Сейчас. Немедленно.
– Мне приехать в редакцию?
– Какая к черту редакция?!! – Первый раз в жизни Сычева слышала, чтобы главный орал, срываясь на визг. – Какая редакция?! Ты что, ду-у-ра?! Там сегодня произошло убийство, а ты с разоблачающим материалом – в редакцию! Я жду тебя через час в кафе «Сакура», вернее, в скверике, который рядом с ним. На нашей лавочке! Ну, ты знаешь...
– Знаю, конечно. – В этом кафе время от времени редакция проводила корпоративные вечеринки. А потом они «догуливали» в сквере – курили, болтали, гуляли, а некоторые даже целовались в кустах. Сычева знала сквер вдоль и поперек. – Знаю, конечно!
– Через час жду тебя там, – отрезал Овечкин и нажал на отбой.
Сычева задумалась, слушая дробь коротких гудков: правильно ли она сделала, позвонив Овечкину? Может, и неправильно, но в одиночку бороться с ребятами, которые торгуют оружием на международном уровне, было страшно. Так страшно, что при мысли об этом холодела спина и начинали трястись коленки.
Главный поможет не сделать глупых, неверных шагов. Он мудрый, он опытный,
Тогда останется только обменять камни на Глеба, если, конечно, шустрая директриса уже не купила на них себе парочку островов где-нибудь в океане.
– Ох, как интересно мне с вами жить, девушки, – пробормотал Попелыхин, отрезая себе большой ломоть колбасы и пристраивая его на кусок хлеба, обильно смазанный маслом. – У вас страсти, внешность, талант и криминальный изюм. Вот за что Болотное не люблю – там все девушки вялые, расслабленные и абсолютно слитые с природой. – Он откусил от бутерброда большой кусок и с наслаждением стал жевать его, закатив глаза к потолку.
– Я немедленно должна уехать.
Сычева в двух словах пересказала свой разговор с Овечкиным.
– Я с тобой! – Афанасьева бросилась в коридор и схватила сумочку.
– И я, – встала Татьяна.
– Джентельмены предпочитают остаться, – жуя, заявил Паша. – Тань, ты еще жар-птицу обещала нарисовать! Я тебе кисточки новые купил, а то ты лохмотьями какими-то рисуешь. И, кстати, к жар-птице пририсуй-ка ты трех богатырей! Один пусть Кличко будет, второй – Валуев, а третий... Тайсон!
– Я поеду одна. – Сычева встала, прошла в комнату, достала из компьютера диск и сунула его в карман джинсовой куртки. – Вряд ли Овечкин захочет со мной разговаривать в присутствии посторонних, – сказала она, обуваясь.
– Я не посторонняя!! – возмутилась Таня. – Я... жена!
– И я не посторонняя, – вскинула Татьяна голову. – И я почти что жена!
– Внешность, талант, страсть и криминальный изюм! – крикнул из кухни Попелыхин. – Ну что я говорил?! У нас Болотном девушки так не живут! Тань, может, ты сначала картину нарисуешь, а потом на подвиги пойдешь?!
– Я поеду одна! – крикнула Сычева. – Это идиотизм – переться на встречу с главным втроем!
Она выскочила из квартиры, хлопнув дверью.
– Ее убьют, – вздрогнув, прошептала Афанасьева. – Выследят и убьют. Но, кажется, я знаю, что делать...
Таксист попался болтливый.
Он нес всякую чушь про погоду, про грабительские налоги, про сумасшедшие цены на бензин, про беременную жену, у которой – «ну надо же! Отрицательный резус!» – и опять про погоду.
Сычева включила мобильный и теперь он вибрировал в беззвучном режиме, высвечивая на дисплее карантаевский номер. От бесконечной вибрации Сычева ощутила зуд во всем теле, поэтому сняла мобильник с шеи и убрала в сумку.
На Большой Садовой они попали в пробку. Потом еще в одну на Новинском бульваре.
В час, отведенный ей на дорогу, Сычева никак не укладывалась, поэтому сильно занервничала.
Таксист все болтал и болтал, теперь он комментировал новости, которые неслись из радиоприемника.