Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
— Но ведь они так и не добрались до комнаты-сейфа. И все-таки изумруды исчезли.
— А может быть, их продали еще до Революции? Я просто высказываю свои предположения… Представьте себе, что кому-то из ваших предков нужны были деньги и он продал их… и никому об этом не сказал.
Она удивленно посмотрела на меня, а потом воскликнула с энтузиазмом:
— Вы говорили об этом папе?
— Уверена, что ему тоже приходили в голову подобные мысли. Ведь это так очевидно.
— Но женщина на портрете, над которым вы сейчас работаете, — она же в этих изумрудах! Так что в то время они были еще здесь.
— Но украшения
— Мадемуазель, никто из де ла Талей никогда не надел бы поддельные драгоценности!
Я улыбнулась… Вскоре мы подошли к узкой лестнице с неровными ступеньками.
— Мадемуазель, эта лесенка ведет в нижние помещения замка. Здесь восемьдесят ступеней. Я их сосчитала. Вы сможете спуститься? Держитесь за эти веревочные перила.
Я последовала ее совету. Узкая лестница спиралью уходила вниз, и мы могли идти только друг за другом.
— Вы чувствуете, как повеяло холодом, мадемуазель? Представьте себе, что вас ведут вниз и вы знаете, что, возможно, больше никогда уже не выберетесь наверх. Мы уже находимся ниже уровня рва. Именно здесь раньше держали людей, которые дерзнули оскорбить нас.
Пройдя все восемьдесят ступеней, мы оказались перед тяжелой дубовой дверью, окованной железом. На ней четко вырисовывались содержащие глубокую иронию слова: «Входите, дамы и господа, к вашему патрону графу де ла Талю».
— Вы думаете, что это знак доброго гостеприимства, мадемуазель? — спросила Женевьева с ехидцей, и мне показалось, что сквозь спокойное и сдержанное выражение лица проглядывает ее второе «я».
Я пожала плечами. Тогда она подошла совсем близко ко мне и зашептала:
— Вот теперь уже все, мадемуазель. Мы больше не у нас. Мы теперь здесь никогда не бываем. Идите сюда. Посмотрите на эти углубления в стенах. Их называли клетками. Посмотрите на эти цепи. Людей приковывали цепями, давали только хлеб и воду. Но никто долго не жил. Видите, как здесь темно даже сейчас, а когда дверь закрыта, здесь вообще нет света, — ни света, ни воздуха. Когда мы придем сюда в следующий раз, надо будет принести свечи, а еще лучше фонарь. Воздух такой спертый. Если бы у нас был фонарь, я бы показала вам надписи на стенах. Некоторые нацарапали молитвы святым и господу Богу, а некоторые — проклятия и угрозы отомстить де ла Талям.
— Здесь очень нездоровая атмосфера, — сказала я, разглядывая покрытые плесенью камни.
— А камеры забвения — по другую сторону стены. Пойдемте. Я покажу вам. Но там «призраков» еще больше, чем здесь, мадемуазель, потому что там действительно было немало тех, о ком навсегда забыли.
Женевьева снова повела меня по лестнице наверх. Оставив дверь открытой, она сказала:
— А это оружейная.
Я вошла и увидела висевшее на стенах оружие самых различных видов. Каменные колонны поддерживали сводчатый потолок, пол был вымощен каменными плитами и кое-где покрыт коврами. Узкие, стрельчатые окна походили на те, что были в моей спальне, и поэтому здесь тоже царил полумрак. Я была вынуждена признаться себе в том, что хотя я и не Женевьева, но все-таки пребывание в оружейной вызывало у меня неприятное ощущение.
Здесь, очевидно, ничего не менялось в течение многих лет, и я живо представила себе, как сюда входит ничего не подозревающая жертва. В комнате стояло резное кресло такой красивой работы, что оно скорее напоминало трон. Я удивилась, что подобное произведение искусства
Я представила себе сидящего в кресле человека, естественно, в облике нынешнего графа де ла Таля, который допрашивает свою жертву. Затем он неожиданно нажимает на рычаг и срабатывает пружина, удерживающая потайной люк в полу. Потом отчаянный крик — это жертва поняла, что случилось. Пол под ней разверзся, и она летит вниз, к тем, кто попал туда раньше, чтобы уж никогда больше не увидеть дневного света и присоединиться к навсегда забытым.
— Мадемуазель, помогите мне отодвинуть кресло, — попросила Женевьева. — Пружина как раз под ним.
Мы сдвинули похожее на трон кресло, и девочка отвернула край ковра.
— Вот она, — сказала Женевьева. — Я нажимаю вот здесь… и смотрите, вот как это происходит.
Раздался металлический, похожий на стон, скрежет, и в полу открылся квадратный люк.
— В старые времена все происходило быстро и бесшумно. Посмотрите сюда, мадемуазель. Хотя здесь ничего не видно, да? Но здесь есть веревочная лестница. Она хранится в этом шкафу. Два раза в год кто-нибудь из слуг-мужчин спускается туда, чтобы произвести уборку. Там теперь все в порядке. Никаких костей или бесформенных тел. Только одни призраки… но вы же в них не верите.
Женевьева принесла веревочную лестницу, подвесила ее на два крюка, вделанные в пол, и сбросила вниз.
— Вы со мной, мадемуазель?
Не дожидаясь ответа, она засмеялась и начала спускаться по веревочной лестнице. Я, естественно, последовала за ней.
Мы оказались в маленькой комнате. Сквозь открытый люк сюда едва достигал слабый свет, но его было вполне достаточно, чтобы я могла прочитать надписи на стенах.
— Посмотрите на эти проходы в стене. Их сделали специально. Пленники думали, что через них можно куда-нибудь выйти. Но это своего рода лабиринт, в котором очень легко заблудиться. Но каждый несчастный надеялся, что, бродя по этим проходам, можно найти выход и выбраться на свободу. Но они всегда снова возвращались на это же место, в камеру забвения. Это называли утонченной пыткой.
— Боже, как жесток человек с себе подобными! — невольно воскликнула я.
— Хотите посмотреть, мадемуазель? Я знаю, что захотите, потому что не боитесь, не правда ли? Вы такая смелая и не верите в привидения.
Я направилась к проходу в стене и сделала несколько шагов в темноту. Дотронулась рукой до холодной стены и уже через несколько секунд поняла, что это вовсе не проход и идти некуда. Это было просто небольшое углубление, выбитое в толщине стены.
Я повернулась и услышала странный звук. Женевьева выбралась из камеры и уже втаскивала лестницу наверх.
— Вы так любите прошлое, мадемуазель, — хихикнула она. — Вот оно перед вами, пожалуйста. Де ла Тали до сих пор оставляют свои жертвы умирать в этих камерах забвения.
— Женевьева!
— Вы — лгунья! — вскричала она пронзительным голосом. — Но, возможно, вы даже и не знаете об этом. А вот теперь мы посмотрим, боитесь ли вы привидений или нет!
Дверь ловушки с грохотом захлопнулась. Меня сначала буквально ослепила абсолютная темнота, но потом мои глаза постепенно привыкли. Однако прошло еще несколько секунд, прежде чем до меня начал доходить весь ужас моего положения.