Изувер
Шрифт:
— Врете вы!
— Я? Вру? Да ты, гнида, вошь болотная! Я — офицер милиции, начальник угрозыска?! Ты соображаешь, что вякаешь?
Мотыль, сбитый неожиданным и очень сильным ударом Мерзлякова, снова отлетел к стене, ударился головой о батарею парового отопления, застонал.
Опер — широкоплечий, в кожанке — стоявший у дверей, выглянул в коридор.
— Нормально, Игорь Николаевич, — сказал он на немой вопрос Мерзлякова Никого.
— Ты считай, считай, — посоветовал капитан, потирая правый ушибленный кулак и обращаясь
Неплохо, Мотыль, неплохо. Дальше поехали. Угоны за вашей шайкой числятся? А как же. Три машины. Ты думаешь, мы тебя просто так сегодня взяли? Едем и думаем, какую бы сволочь прокатить до райотдела да морду ему набить, да? Делать нам не хер? Ха-ха-ха… Нашли угнанные-то, Мотыль, нашли! Одну, правда, вы успели раскурочить, на другой номера на движке перебили…
Снова смотрим депутатский документ. Та-ак, где же это про транспорт?..
— Сто шестьдесят шестая, товарищ капитан, — подсказал Шаталов. «Неправомерное завладение автомобилем». Восемьдесят третья страница.
— Ага! Правильно. Читаем вслух: «… угон… без цели хищения… на срок до трех лет…», это не вам, Мотыль, вот: «… группой лиц по предварительному сговору… от трех до семи лет». С применением насилия — от двенадцати лет. Суммируешь, Мотыль?
Тот молчал, потирал ушибленную голову.
— Вышку ты себе уже заработал, Перегонцев, как ни крути. Кое-что пойдет, конечно, в зачет, больший срок поглотит меньший, да, но если тебя не расстреляют, то пожизненное тебе обеспечено. Даже без инкассаторов.
— Каких еще инкассаторов?! — взвился Мотыль, и опер, стоящий у двери, медлительный с виду парень, тотчас подскочил к нему, двинул кулачищем в бок, пригрозил: «Сиди спокойно. А то зашибу».
— Каких инкассаторов? — снова, побелев от злости и растерянности, переспросил Мотыль.
— А таких. У «Сельхозпродуктов», на Дмитровской. В начале сентября. Думал, сойдет с рук?
Все продумал, умело скрылся с места преступления, следы замел?! Видели тебя, Мотыль, видели!
И морда — вот она: твоя! Можешь полюбоваться. — С этими словами Мерзляков сунул под нос Перегонцеву фотографию робота — тот действительно чем-то походил на Мотыля.
— Не-ет… Товарищ капитан! Да вы что?! Я же…
— Ну чего ты зассал, Мотыль? Думал, на дно ляжешь, время потянешь, угрозыск вокруг пальца обведешь, а? Ха-ха!.. И потом: преступлением больше, преступлением меньше, какая теперь тебе разница! Один хрен — вышка!
— Да не был я на Дмитровской! Вы что это?!
Меня, кажется, в этот день вообще в городе не было, на Дону рыбачил, в Духовом. Подтвердить могут. У меня алиби!
— Ишъ, придумал! «Алиби» у него. Это не алиби, Мотыль. Подговорил каких-нибудь алкашей…
Тебя на Дмитровской семнадцать человек видели, Мотыль. И опознают тебя, не волнуйся. Хоть ты и куртку потом куда-то дел, скинул, и шапку с головы сорвал. Эксперты и следователи
— Да не убивал я инкассаторов! Вы че это, мужики? — В глазах Мотыля поселился откровенный страх. — Это же в самом деле вышак. Оружие, труп, трое раненых…
— Все знает! — подхватил Мерзляков. — Мы, сыщики, и то половину только знаем. УВД землю роет, мы, как бобики, по району рыщем…
— Да я… читал! Об этом же в газетах писали.
И по телеку видел, Тропинин выступал. И карточку — что вы мне под нос ее суете? Не похож я!.. И инкассаторов не мочил. Чего вы на меня валите?!
— Ты поспокойней, поспокойней, — сказал, оторвавшись от протокола Шаталов. — Чего беситься? Лучше признаться, помочь следствию — это зачтется. Мы в таком случае старые эпизоды ворошить не будем. Дело прошлое, возни много.
А возьмешь инкассаторов…
— Да зачем я буду на себя чьи-то грехи вешать? На хера они мне нужны? — не выдержал, заорал Мотыль.
Мерзляков закурил новую сигарету, предложил и задержанному. Мотыль взял трясущимися пальцами пачку, никак не мог выдернуть из нее сигаретину; наконец закурил, немного успокоился.
— Мы тебе по-дружески советуем, — начал трудный разговор Мерзляков. Возьми одних инкассаторов, лучше будет. Станешь упираться — на полную катушку тебя раскрутим. И утопленника вспомним, и тачки угнанные, и наркоту. И финарь этот в зачет пойдет, и сопротивление властям… К стенке ведь станешь, Мотыль!
В кабинете зависла напряженная долгая пауза.
Оперы, рассевшись за столами, молча курили, ждали; Мотыль молчал.
— В общем так, Перегонцев, — сказал Мерзляков. — Посиди в камере, подумай. Утром скажешь.
…Мотыля заперли здесь же, в райотделе, в каменный, с единственным оконцем под потолком, мешок, где уже сидели какие-то мрачные, помятые жизнью и ментами личности. Общий разговор с тремя мужиками у Мотыля не склеился, да и не хотел он ни с кем разговаривать, завалился на топчан, отвернулся к стене.
«Ладно, возьму инкассаторов, — думал Мотыль, трогая шишку на голове. Погляжу, куда они, оперы, гнуть будут. Поиграем, ладно. Я им зачем-то нужен… А на суде все равно откажусь.
Скажу, что били, силой заставляли признания подписывать. Или следователям все расскажу. Эмму Александровну Крайко знаю, она тут, в Левобережной прокуратуре, работала, были у меня с ней встречи. Баба справедливая, нашенская. Разберется, что к чему. А этому пидору Мерзлякову сейчас подыграю, пусть потешится. Лишь бы те, старые дела, не ворошил. Если действительно начнет там копать…»