Изваяние
Шрифт:
– От кого?
– спросил я.
– От приемной комиссии это бы еще полбеды, от меня скрыл.
– Но ты же вневременное существо, тебя не должен интересовать вопрос - кто были Колины родители?
– Почему? Почему я должна быть плохой гражданкой?
– Но ведь у тебя самой с происхождением не все ясно. Я удивляюсь, что Коля женился на тебе.
– А ты не удивляешься, почему я за него вышла?
Хотя разговор о Коле шел при Коле, Коля, занятый аппетитно пахнувшей бараньей похлебкой, молчал.
Я понял, почему он
– Ну что там у вас за беда стряслась?
– спросил меня Коля.
– А вам откуда это известно?
– Ехал в трамвае. Рядом два художника возвращались с выставки. Ахали и охали. Один подозревает даже вредительство. "Какие бы ни были краски, - говорил, - за ночь они не могли так испортиться". Но другой, более рассудительный, ему возражал: "Глупо сваливать все на вредительство. Да и к тому же портрет еще не был приобретен закупочной комиссией".
Коля помолчал, обгладывая баранью кость.
– А вы что думаете?
– спросил он меня.
– Я ничего не думаю, - ответил я.
– Ничего, - сказала Офелия, - что-нибудь придумаем.
Я кивнул Коле и пошел. Офелия проводила меня до дверей и, остановив в темной прихожей, сказала:
– А знаешь, Миша, какая в голову пришла мне сейчас мысль?
– Ну, говори поскорей. Мне надо идти.
– Мне надоели две эти старухи. Я хочу от них избавиться.
– А при чем тут я? Мне до твоих старух нет никакого дела.
– Постой! Я верну тебе твое положение.
– Какое положение?
– Ты снова станешь гениальным. Я помогу тебе перенести этих старух на холст.
– Опять на три недели?
– Нет. Уж в этот раз навсегда. Согласен?
– Подумаю, - сказал я и быстро побежал по старенькой щербатой лестнице.
Старухи, видно, почуяли опасность. Увидев меня, бегущего по лестнице, они издали легкий стон. И мне вдруг стало жалко старух и почему-то страшно и стыдно, словно я собирался совершить преступление.
41
На другой день Офелия привела их ко мне.
Грунт на холсте уже просох. И я стал вглядываться в двух старух, прежде чем приступить к работе. Мне захотелось вдруг представить себе этих старух девушками. И сейчас, глядя на эти высохшие морщинистые лица, я мысленно пытался пробиться к их прошлому, давным-давно покинувшему их и оставшемуся только в воспоминаниях тех, кто знал их девичество и юность.
Я долго-долго смотрел на старух, все еще не приступая к работе.
Потом старухи сказали:
– У нас дела есть.
– Какие дела?
– спросил я.
– Нам надо на Андреевский рынок. Картошки купить, морковки. Укропу. Луку.
И я их отпустил.
Мы остались вдвоем с Офелией.
– Тебе ведь не трудно сделать какое-нибудь чудо?
– сказал я.
– Что значит не трудно?
– вдруг обиделась она.
– Трудно. Да еще как! Ты
– Но все равно. Я тебя попрошу. Бог с ней, с моей гениальностью. Я как-нибудь проживу и без нее. А ты вот что сделай, я тебя прошу. Верни этим старухам их молодость.
– Зачем им молодость? Они в ней не нуждаются.
– Нуждаются. Все нуждаются в молодости.
– Нет. Это невозможно, не проси. Я не могу вернуть им их молодость.
– Почему?
– Потому что у них ее не было.
– Была!
– А я говорю, не было, не спорь. За последние годы у тебя испортился характер. Я понимаю. Тебе хочется перемен. Но из-за самолюбия тебе не хочется в этом признаться. А знаешь что? Потерпи денька три-четыре. Мне нужно помочь Коле уладить кое-какие дела. А потом...
– Что будет потом?
– Я заброшу тебя на одну довольно интересную планету.
– Каким способом?
– А каким бы ты хотел?
– Строго научным. Связанным с причинностью, с законами Ньютона, с физикой Эйнштейна, с геометрией Эвклида и Лобачевского...
– Тогда должно пройти несколько сот световых лет. А ты, друг мой, нетерпелив.
– Значит, опять чудо? Ты даже не представляешь, как мне надоели все эти твои чудеса. Я позитивист. Я за факты. Я против чуда.
– Не беспокойся. Это обоснованное чудо. Оно опирается на еще не открытые закономерности.
– Ну, уж если опирается, - согласился я.
– Тогда готовься. Заплати за телефон, за квартиру. Оставь знакомым деньги, чтобы подписали тебя на газеты. Погаси членские взносы. И пожалуйста, постригись. Стыдно! Посмотри на себя в зеркало. И купи приличный костюм. На брюках бахрома. На пиджаке нет двух пуговиц. Ты даже не представляешь, как ты опустился. Подтянись, я тебя умоляю. А через три дня...
И вот три дня прошли.
42
Вы помните фантастический рассказ Ф. М. Достоевского "Сон смешного человека"? Я процитирую из этого гениального рассказа всего только одну фразу: "Я вдруг совсем как бы для меня незаметно стал на этой другой земле в ярком свете солнечного, прелестного, как рай, дня".
То же самое случилось и со мной. "Совсем как бы для меня незаметно" я очутился "на этой другой земле".
Другой земле? Разве может быть еще одна Земля?
Может.
Я оказался на солнечном, прелестном, как рай, острове, как и подобает острову, со всех сторон омываемому синими волнами моря.
Нет, нет! Это вовсе не было робинзонадой. Никаких Пятниц! И без всяких людоедов и дикарей.
Маленький санаторий, несколько отдыхающих. Обслуживающий персонал: врачи, сестры, официантки, повара и никакого затейника. И я, только что появившийся в этом бесконечно уютном мире с санаторной картой в руках, с путевкой и всеми необходимыми справками, которыми предусмотрительно снабдила меня Офелия.