Извращённая ложь

Хуан Ана

Они были смертоносными, точными, универсальными. Все, что мне нравилось в оружии.

«Вот в чем дело». Я прижал кончик ножа к его грудине. «Я не люблю пачкать руки. Кровь не сочетается ни с одной моей одеждой. Но иногда… — я провел ножом по его туловищу. Кровь хлынула и змеилась по его телу тонкими красными ручейками. «Кто-то настолько меня бесит, что я делаю исключение».

Я остановился у мягкой плоти его живота, а затем вонзил лезвие с такой силой, что он бы рухнул, если бы его не повесили.

Из

его горла вырвался нечеловеческий крик, за которым последовал второй крик, когда я выдернула нож.

— Вот в чем дело, Джулиан. Я продолжал как ни в чем не бывало. — Она никогда не будет твоей. Она всегда была моей. И твоя самая большая ошибка… Я бросил окровавленный нож на стол и взялся за мясной тесак. — Обижал кого-то, кто был моим.

Я не назвал имя Стеллы. Он не заслуживал жить в месте, где царили боль и смерть, но мы оба знали, о ком я говорю.

Пятна крови. Ушибленная кожа. Испуганные глаза.

Мой пульс учащенно колотился от воспоминаний.

Я обычно сохранял контроль во время этих сессий. Прохладный, спокойный, даже разговорчивый, как я работал над этой темой.

Но всякий раз, когда я представлял себе затравленный взгляд в ее глазах или багрово-черные пятна на ее великолепной коже, что-то темное и ледяное проникало в мои легкие.

Ярость и первобытная потребность разорвать на части любого, кто хотя бы подумал о том, чтобы причинить ей боль.

Если бы я опоздал на минуту, она бы умерла. Ее свет погас, вот так.

Ярость сгустилась в клубок и вырвалась наружу через острое лезвие тесака, который пронзил плоть и кости, пока животный вой агонии не расколол воздух.

"Видеть?" Моя грудь вздымалась от силы удара, когда правая рука Джулиана с глухим стуком ударилась об пол . «Трудно писать снова. Или печатай».

Этого было достаточно, чтобы его бой растаял, как мороженое на горячем бетоне, что разочаровало.

Разрушать их было гораздо приятнее, когда они не сгибались так быстро.

— Пожалуйста, — выдохнул Джулиан. Слезы текли по его щекам и стекали по подбородку. "Мне жаль. Я…"

— Что бы ты сделал, если бы я не появился? Изнасиловал ее? Убил ее?

— Нет, — пробормотал он. Он задрожал, когда я снова поменял лезвия. — Я… я не хотел причинять ей боль. Я…"

Было слишком поздно.

Образ Стеллы, прижатой под ним, плачущей и окровавленной, пронесся в моей голове.

Я проткнул ему грудь и проигнорировал его крики.

Сам факт того, что он приложил к ней руки и причинил ей хотя бы секунду боли…

Когда я был в каюте и думал, что вот-вот умру…

Думал умру…

При смерти…

Мое

зрение затуманилось.

Рычание вырвалось наружу, когда я злобной слезой оторвал кусок плоти ее преследователя.

Очередной вой сотряс голую лампочку, освещающую пространство.

Я не часто баловался этими складскими сессиями. Люди, которые перешли мне дорогу, должны были совершить достаточно тяжкие грехи, чтобы оправдать такое обращение, и, как я уже сказал, мне не нравилось пачкать одежду кровью.

Но причинить боль Стелле? В моей книге не было большего преступления, чем это.

Звуки криков и мольб Джулиана потонули в приливной волне моего гнева. Мой мир сжался до состояния, состоящего исключительно из металла, крови и агонии. Треск костей, влажный звук рвущейся плоти, самые обнаженные части тела человека высыпаются из швов его выпотрошенного туловища, словно набивка старой куклы.

Я мог бы целый день работать над Джулианом. Двадцать четыре часа были ничто по сравнению с месяцами ада, через которые он заставил Стеллу пройти.

Возможно, я бы так и сделал, если бы не вернулся к столу, чтобы поменять свой тупой, изношенный нож на новый, и не увидел ожидающее меня сообщение.

Я оставил свой телефон рядом с лезвиями. Текст на экране был до смешного неуместным, раздражающим напоминанием о том, что за этими стенами существует жизнь.

Стелла: Иди ко мне домой.

Мое дыхание замедлилось.

Я был мокрым от пота и забрызганным кровью. Моя обычная сдержанность рухнула под тяжестью боли Стеллы, но ее слова вернули меня на землю.

Образ Стеллы, смотрящей на меня своими мягкими понимающими зелеными глазами в то утро, заменил склад.

Не отдавай ему частичку своей души.

Я думал, что у меня ничего не осталось, но я ошибался. Остался один кусок, и он принадлежал ей.

Малиновый постепенно отступал из моего поля зрения.

Я уронил нож и уставился на сломленного, едва сознающего человека, висящего на стене.

Желание заставить его страдать еще не исчезло, свернувшись клубком злобной змеи в моем животе.

Но желание вернуться к Стелле было сильнее.

Приходи ко мне домой.

— Тебе повезло, — сказал я.

Я поднял пистолет.

Спустя три стратегически точных выстрела преследователь Стеллы превратился в безжизненную, окровавленную груду плоти.

Ради нее я оказал ему величайшее милосердие, на которое был способен: быструю смерть.

Я вышел из подвала, а Стил и Мейсон напали, чтобы убрать беспорядок.

Пытки их не смутили; они чувствовали себя на складских сессиях даже более комфортно, чем я.