Изяслав
Шрифт:
– Самое страшное для Руси - распря. Не будет добра, коли меж своими вражда.
Коснячко даже руками развёл, глаза опустил, будто бы смирился:
– Что ж, княже, тогда придётся полки воев [13] собирать...
– А где гривны взять для того?
– крикнул Ярославич.
– Тогда из твоей дружины часть выделим. Да только боюсь: Всеслав узнает об этом - не замедлит воспользоваться. Возрадуется: "Уж теперь-то возьму себе стол киевский. По третьему разу всегда высечешь огонь". И с дружиной своей в Киев нагрянет. А дружина у него не маленькая, сам знаешь...
13
Вои -
Словно и не смотрит Коснячко на князя, а сам все движения на его лице видит, знает, какую струнку задеть.
Молчит князь. Да и что сказать, если загнали его в ловушку? Умел он с юных лет лихо вскочить на коня и поскакать впереди дружины, умел на мечах биться и стрелы в цель направлять. Мудрейшие из монахов научили Изяслава Ярославича грамоте и языкам других народов, немало книг он прочёл, знал историю разных стран. Но сейчас этих знаний мало, примера не сыскать. Где-то происходило что-то подобное, да маленькая разница имеется, она-то и меняет всё дело. Твердил ему летописец, сколь трудно монахам писать летописи, судить деяния князей и воевод, дружин и народов.
"Трудно летописцу, - думает князь, - а каково мне? Ведь не другого судить через десятки лет, а самому принять решение - и неотложно, сей миг... А решение такое подобно кольцу от цепи: потяни за одно - можешь вытащить всю её, разомкни одно - вся цепь распадётся... Как узнать, к чему приведёт решение, что будет потом?"
3
Уже больше двух месяцев живёт Изяслав-отрок в просторной гриднице князя. Теперь он носит синий плащ, подаренный Ярославичем. Застёжка-бляха на плаще с эмалевыми вставками работы киевских мастеров. На серебряном хитросплетении сверкают краски: белые, как снег, изумрудные, как весенние клейкие листочки, красные, синие... На ногах Изяслава уже не лапти, а сапоги. У него есть и конь, белый, без единой крапинки, тонконогий красавец Сиверко. Держак кнута у отрока дубовый, окрученный медными проволочками, со стальным стержнем внутри для крепости, годится и для боевой плети.
Сердце вчерашнего кожемякина ученика до краёв полно благодарности к господину, как чаша вином, Изяславу Ярославичу. "Воистину великий он, доброты неописуемой, - думает отрок.
– Знай же, господине, нет вернее у тебя ратника, чем отрок Изяслав".
Он сидел за столом, пощипывая свою реденькую "первую мужскую честь" белёсую бородку, и возносился мечтами. К его плечу притронулась чья-то рука. Изяслав оглянулся. Княжий тиун [14] Маврикий стоял сзади него.
14
Тиун - приказчик.
– Отроче, кличет князь, - сказал тиун.
Отрок вскочил из-за стола и быстро пошёл узким теремным коридором к княжьей светёлке. Ярославич сидел в кресле с высокой резной спинкой, в котором сиживал ещё его родитель. Рядом стоял воевода Коснячко.
Отрок поклонился.
После минутного молчания князь проговорил, будто про себя.
– Надо сыновцу [15] в Новгород подарок переслать с верным человеком. Да чтобы никто чужой не узнал. Вот и размышлял я, на чью верность положиться...
15
Сыновец -
Отрок встрепенулся, ступил шаг вперёд. Остановился под испытующим взглядом Коснячко. Ступил ещё, отважился:
– Я пойду, господине! Живота для тебя не жалко. Положись на меня!
Князь тотчас поднялся с кресла, обнял отрока за плечи:
– То дело не только для меня - для земли Русской!
Коснячко сказал деловито:
– Есть ещё одно дело. В Новгород пойдёшь с малой дружиной. Она оберегает лодьи купцов. Поведёт дружину бывалый воин, боярин. Только стар он стал, забывчив. Может и не упомнить всего, что увидит и услышит. А нам надо знать всё, любую малость. У тебя же память молода, крепка. Вот и не будь тороплив, будь памятлив...
Отрок с готовностью кивнул головой. Ярославич заглянул ему в глаза, подумал: "А он ещё не научился хитрить и скрывать..." Вздохнул и добавил поспешно:
– Забыл тебе воевода сказать, что боярин обидчив. Не должен знать о нашем разговоре...
Князь подал знак Коснячко, тот вышел из светлицы и через несколько минут принёс четыре меча. Ярославич выбрал один из них, с простой рукоятью, на которой было выбито "Изяслав". Князь протянул меч отроку:
– Носи его вместо своего. В Новгороде отдашь Ростиславу Владимировичу. А на словах передашь: князь наказывал мечом этим охранять границы от врагов наших! Запомнил?
Отрок повторил:
– Мечом этим охранять границы от врагов наших.
– А теперь иди, с матерью прощайся. Кто там у тебя дома? Со всеми прощайся. Да уста на замке держи.
Изяслав поклонился князю, воеводе. Ярославич опустил руку ему на голову, снова вздохнул.
– Бог в помощь. А мы молиться будем, - проговорил он и тяжко задумался о чём-то своём. Глубокая морщина пересекла его лоб. Нет, не уверен, ох, не уверен он был в правильности умысла своего.
Отрок в нерешительности переминался с ноги на ногу. Коснячко легонько подтолкнул его к двери, сказал;
– Лодьи уплывут на рассвете.
Изяслав-отрок вышел из терема, оседлал быстрого Сиверка и поехал по дороге на Подолие. Вот и Оружейники. Здесь в добротных домах жили кузнецы-оружейники, знаемые и в дальних землях. Умели они ковать из витых стальных и железных чередующихся полос харалужные [16] мечи, многократно закаляли их, опускали в наговорённую воду. А потом садился унок кузнеца на коня, поднимал пламенеющий меч, будто факел, над головой и скакал во весь опор, чтобы ветер, обтекая лезвие, не только охлаждал его, но и довершал закалку. Такой меч не щербился и не гнулся, им в лютой сече можно было перерубить вражеский меч.
16
Харалужный - стальной.
От Оружейников дорога, плотно укатанная возами, шла в яру, извиваясь между холмами, петляя среди ручейков. Конь вынес отрока к подножию горы Вздыхальницы, где жили кожемяки. Жили дружно, были заодно и в трудной работе, и в яростном кулачном побоище.
Вот и жилище Славяты. Его дом больше других, стены изукрашены петухами и цветами, резные наличники. Глядит Славята на княжьего отрока из-под ладони, лоб морщит: будто знакомы, а где встречались - не припомнить.
Изяслав-отрок подъехал к самому плетню, не спеша слез с коня, поправил бахромчатый подседельник и небрежно кинул поводья в руки десятилетнего Кожемякина сына.