Jackpot подкрался незаметно
Шрифт:
— Три? — не очень уверен Индей Гордеевич.
— Стало быть, какой сегодня день!
— Четвертый? — все еще не уверен Индей Гордеевич.
— То-то, хлябь вашу твердь!.. Вы сами видели?
— Как можно видеть то, чего не бывает! — хочет отшутиться Алеко Никитич. — В воскресенье по городу слонялось много нетрезвого населения… А в таком состоянии можно увидеть все что угодно… Мы уже заказали антиалкогольную статью академику…
— А я видел! — прерывает его Н.Р., ударив кулаком по подоконнику. Он сидит все еще спиной к посетителям. — Что же вы, хлябь вашу
— Алеко Никитич! — осторожно встревает Индей Гордеевич. — Вы знаете я спиритизмом не балуюсь, но я тоже видел…
«Продает! — тоскливо думает Алеко Никитич. — Сразу продает…»
Он начинает искать выход:
— Честно говоря, я тоже в окне видел какое-то свечение…
— Значит, и вы видели! — итожит Н.Р. и продолжает: — А теперь скажите мне, хлябь вашу твердь, если вы тоже видели, почему я получаю на четвертый день анонимные письма? Почему народ считает, что его обманывают, скрывая факты очевидного невероятного? Почему ваша газета до сих пор не выступила с научными доказательствами абсурдности того, что все, в том числе и мы с вами, видели? А! Почему, хлябь вашу твердь?! Кто редактор газеты? Вы или я? Если я, то уступите мне ваше кресло, а вы садитесь в мое и отвечайте на законные интересы трудящихся!..
— У нас в некотором роде журнал, а не газета, — мягко говорит Алеко Никитич, — периодическое издание… раз в месяц… Мы не можем столь оперативно…
Н.Р. разворачивается в кресле на сто восемьдесят градусов, поднимает голову и видит, что перед ним стоят Алеко Никитич и Индей Гордеевич. Сотрудники журнала «Поле-полюшко», хлябь их твердь!.. И он с достоинством исправляет положение:
— Вижу. Не слепой… Но газета какова?.. У Чепурного-то что вместо головы?
— По правде говоря, — Алеко Никитич оживляется, — Чепурной хоть и неплохой журналист, но не для главного редактора такого оперативного органа, каким является газета…
«Продает! — думает Индей Гордеевич. — Сразу продает!»
«Закладывает, хлябь его твердь! — думает Н.Р. — Тут же закладывает!»
— Что же касается нашего журнала, — смелеет Алеко Никитич, — то тут мы с Индеем Гордеевичем уже кое-что прикинули… Обстоятельный отпор дать, конечно, уже не успеем, но врезочку вразумительную тиснем…
— Да уж, это нужно, — разрешает Н.Р. — А у вас-то что стряслось?
Алеко Никитич вынимает из портфеля рукопись и кладет ее на стол Н.Р. Индей Гордеевич некстати зевает.
— Что это вы, хлябь вашу твердь, как драный кот? — смотрит Н.Р. на Индея Гордеевича.
— Объясню, все объясню, — извиняется он.
— Произведеньице нам тут подсунули, — докладывает Алеко Никитич. Случай не совсем обычный. В другой-то раз так и черт с ним… Завернем не обеднеем. У нас редакционный портфель переполнен… Но есть подозрение, что автор не совсем рядовой, а имеет отношение к… — Алеко Никитич многозначительно указывает пальцем и глазами на потолок..
— К чему имеет отношение? К тому, что на небе висело? — усмехается Н.Р.
Но когда Алеко Никитич озабочен, ему не до шуток.
— Если бы, — говорит
— Откуда вам известно, что он чей-то сын? — спрашивает Н.Р., и в голосе его звучит строгость.
— Мне лично неизвестно, — зевает Индей Гордеевич. — Я его не видел…
«Страхуется! — думает Алеко Никитич. — На всякими случай страхуется!»
— С одной стороны, есть сведения, — говорит он. — А с другой стороны, я его видел.
— Он что, паспорт вам предъявил? — спрашивает Н.Р.
— Нет. Но производит впечатление… Русый такой… Со светлыми глазами… У меня нюх собачий… Еще с центральной газеты… И взгляд у него уверенный… Нахальный…
— Это в каком смысле? — строго уточняет Н.Р.
— В хорошем смысле, — тоже перестраивается Алеко Никитич. — В смысле достоинства…
— Да! — вдохновенно произносит Н.Р. — Молодежь сейчас сильная подрастает, волевая! Такую молодежь надо поддерживать! Зеленую улицу! Открытые двери!
— А если он не из той молодежи? — осторожничает Алеко Никитич.
— А скажи мне, Алеко, хлябь твою твердь! — Н.Р. встает из-за стола и в носках ходит по кабинету. — Кто хозяин журнала? Ты или я! Если я, то давай мне свое кресло, бери мое… И зарплату мою бери!.. И ответственность мою бери!.. А я к тебе буду приходить и вопросы задавать!.. А ты меня распекать будешь!.. «Что это у тебя, Н.Р., — скажешь ты, — в журнале творится?.. А? Хлябь твою твердь!.. Что это твой художник, как его, Бабенлюбен, что ли, рисовать себе позволяет? Мне тут звонят, понимаешь, солидные люди, уважаемые товарищи, возмущаются… Романтику совсем запустил!.. А где наши сегодняшние Ромео, хлябь вашу твердь?! Джульетты где?.. Где место подвигу, хлябь вашу твердь?! А?» — спросишь ты у меня!..
— Кстати, Алеко Никитич, — вмешивается, прикрывая зевок ладонью, Индей Гордеевич, — с Дамменлибеном пора кончать!
«Опять продает!» — думает Алеко Никитич.
— А вас вообще не спрашивают! — гаркает Н.Р. — Хоть вы и правы!.. Приходите на прием черт знает в каком виде! Небритый! Зеваете, хлябь вашу твердь! Как будто всю ночь дрова грузили!..
— Индей Гордеевич ретив стал не по годам, — многозначительно вставляет Алеко Никитич.
«Топит! — думает Индей Гордеевич. — Топит, подлец!»
— Я объясню, — оправдывается он. — Я все объясню…
— Объяснять буду я! — кричит Н.Р. — Для чего вы притащили мне эту вещь? — Он трясет рукописью перед носом Алеко Никитича. — Кто решает? Вы или я!.. Если вещь отвечает — печатайте! Если не отвечает — в корзину!.. Хотите переложить на меня ответственность?
— Нет. Но если автор вещи — чей-то сын, то…
— У него что, на лбу написано, что он чей-то сын?
— Вот мы и хотели вас просить… помочь кое-что выяснить… У вас связи, прямой выход…