К чему приводит идеализм или любовь к стране вечнозелёных помидоров

ИванычЪ

Там, стащив с себя лёгкий джемпер, под которым ничего больше не было. Впрочем, этого «чего» ей было совершенно не надо. И не в размере было дело, с размером-то, кстати, тоже было всё в порядке. Просто было вот это самое такое упругое и… было то, что было, с такими вкусными и аппетитными вишенками, что я не устоял. Пал в одну секунду. Позволив мне некоторое время с этими вишенками и с тем, что они увенчивали позаниматься, всё это благолепие было снова скрыто под джемпером со словами, произнесёнными с нежно материнскими интонациями:

— Успеем ещё, успеем, не спеши. Ты же теперь знаешь что под кофточкой. Это будет сегодня только для тебя, ты не горячись. Неудобно, пойдём к ребятам.

Ход был

хотя и иезуитский, но это я сейчас понимаю — умнейшая была девчонка, знала ведь, как я теперь буду на неё смотреть, и какие фантазии будут бурлить у меня в голове. И на какую волну будет настраиваться мой организм. Мои возражения и предложение, даже требование, разрешить посмотреть, а что же дальше, чтобы тоже знать, понимания не вызвали и были пресечены. Змея оказалась, искусительница.

Всё-таки это здорово, что были у меня друзья старше меня по возрасту и опыту, которые прекрасно знали, что надо было в тот момент больше всего, на собственном опыте, и смогли это всё организовать. Это был огромный и неоценимый подарок. Сколько раз я потом с благодарностью их вспоминал. Сколько мне эта Валюшка снилась. Я ей даже письма писал, рассказывая о тяжёлых армейских буднях и вспоминая этот наш вечер и ночь.

А какие ответы она мне присылала! Какой там БоккаччИВО со своим хилым ДекамерТоном?! Сущий ребёнок. Она писала такие эротические рассказы. Главными героями там были она и я, и рассказывалось всё так, что трудно было понять — было это или только будет. Мастерски описывала и предметы туалета и что под ними, и эмоции с чисто физиологическими ощущениями. Пацаны зачитывали эти письма до дыр. И, кстати, ни одного не сохранились. Я даже не знаю — по-моему, у меня, их просто заигрывали. Подозреваю, что некоторые вообще до меня не дошли. Но смотрели ребята на меня уважительно, те, кто не завидовал. А те кто… Их дело, в общем.

Итак, выйдя из комнаты, я увидел добродушные усмешки друзей и решил взглянуть на себя в зеркало, чтобы увидеть, что же их так развеселило.

Из зеркала на меня смотрела оскаленная, раскрасневшаяся, взмокшая практически, харя с ярко горящими похотливыми глазами — только детей и невинных девушек пугать.

Танцы, перемежаемые застольем и страшилками-училками про армию, продолжались дальше, т. е. вечеринка шла своим чередом. А у меня перед глазами стояли эти чудные, задорно торчащие, холмики, увенчанные сочными вишенками. И ничего другого в голову не шло. Естественно я пожирал Валюшку глазами. И представляя себе, что кроется под обрезом не длиной, но и очень короткой юбки, туго обтягивающей это «что» я лишь сжимал зубы и тяжело постанывал, но про себя, не вслух. А она, только кокетливо и задорно улыбалась. Дразнилась.

Через некоторое время, всласть наигравшись и насладившись моими мучениями, Валя согласилась всё-таки ещё раз уединиться и удовлетворить моё любопытство. Как она расстёгивала и потом снимала свою юбочку… Или это делал я? Как и куда делись колготки, и… я не помню. Я ничего не помню, кроме взрыва эмоций и ощущения её кожи на кончиках своих пальцев и ощущения близости её разгоряченного тела… Вот уж воистину — запах женщины. Одним словом появились мы в комнате часа через полтора, наверное, уже, как мне потом сказал кто-то из мужиков, с довольными и сытыми… Ну пусть будет — лицами.

Продолжалась эта вечеринка до середины следующего дня. Так что, рассказ о 2-м дне тоже выпадает. Когда я приплёлся домой, ума хватило не приглашать девушку на проводы, да и она была не дурочка, попыток пригласиться даже и не делала. На вопросы и справедливое возмущение родных: «Ты, почему так поздно, скоро уже гости будут собираться», я ответить ничего не смог.

Я доплёлся до своего дивана и упал.

Спасибо брату, он пресекал все попытки поднять меня с оного и отвечал на

все звонки, что, мол, вечером ждём, а сейчас не может он подойти, вы ж понимаете — мать, сестра и т. п. Ну не дёргайте вы его. А то, что любимая не приехала раньше — она с утра собиралась, помогать, и вообще его заслуга. Как бы я ей всё объяснял. Чего он там ей наплёл? Она ж с утра названивала. Что-то там про то, что я поехал с отцом в военкомат на беседу и т. п. Хорошо, что предупредил, что говорил.

А по поводу беседы, никаких преувеличений, на неё как раз и вызывали. И папа, спасибо ему, съездил. Всё выяснил и привёз хорошие новости, но мне не сказал… Сурпрыз, так сказать.

Поднять меня смогли за десять минут до приезда гостей и сразу же сунули под душ.

Третья ночь или Проводы

Итак, наступил последний перед службой вечер дома. Вечер, перетекающий в ночь. Ночь пьяная и разгульная. Ночь напутствий и слёз. Ночь смеха и глупой щенячьей бравады. Ночь разлучница. Ночь, являющаяся рубежом между детством, юностью беззаботной и взрослой жизнью. Ибо все слова, после окончания, скажем школы, о вступлении во взрослую жизнь, это, простите, пустой символизм. Для мужчины, именно эта ночь в большинстве случаев по настоящему рубежная. Дальше, за этой ночью наступает взрослая самостоятельная и серьезная жизнь, где ты уже не ребёнок, где с тебя серьёзный спрос и твоим поступкам, любым — и бытовым и служебным, даётся уже другая оценка. В этой жизни цена твоим действиям другая. Ты стал взрослым. Понимание этого приходит позже, но рубеж, для мужчины, лежит именно в этом временном отрезке, в этой ночи.

Что может быть для человека тяжелее собственных проводов в армию? Только, пожалуй, собственная свадьба. И там и тут — ты в центре внимания. Ты вынужден всех выслушивать и реагировать с благодарностью. И чтобы не говорилось, как бы это не говорилось, слушай внимательно, благодари и соответствуй.

Пусть человек, выступающий в данный момент, и никогда в армии не служивший, даёт тебе какие-то наставления, которые глупы до невозможности и почерпнуты им из рассказов других или книжек с фильмами. Пусть ты, выросший в семье военного и знающий эту жизнь не понаслышке, пусть даже не испытавший ещё этого, на собственной шкуре, но доподлинно знающий, что и как бывает, видишь и понимаешь, что несут бред — будь любезен улыбаться и кивать.

Все эти обнимания и целования, которые с увеличением количества поднятых тостов и выпитых рюмок, становятся всё горячее и навязчивее. Вручаемые тебе подарки, вызывают недоумение в большинстве случаев и некий вопрос внутри себя — ну зачем мне в армии, скажем письменный прибор или джемпер ярко-красного цвета. Но чаще, по традиции, вручались конверты с подорожными, что называется, деньгами.

Официальная часть длилась добрые 3 часа. После чего те, кто не остаётся на ночь, начинают постепенно разъезжаться то и дело, отвлекая тебя от друзей и танцев с обжиманцами, старательно тебя целуя и снова что-то желая.

Потом родственники, те кто постарше, устраиваются на одном углу стола и погружаются в беседу под водочку с закусочкой, а молодёжь уединяется в другой комнате и начинает заниматься тем, зачем собственно и собрались, т. е. дружно и часто выпивая, танцуют и веселятся. Время от времени кто-то вспоминает, причину собрания, подходит и, хлопая по плечу, роняет: «Старик, всего два года… Не заметишь, как и пролетят!». И ладно бы это говорили те, кто уже отслужил, но ведь, в основном, это говорится теми, кто поступил и учится в институте, или девчонки, которым туда не идти точно. И смотришь ты на всё это, и понимаешь, что завтра вечером ребята соберутся, и снова будут все вместе, а ты уже… И становится как-то очень даже кисловато.