К черту любовь
Шрифт:
Я реагирую на это в основном внутри себя; не хочу психовать перед Китом и ещё больше усугублять ситуацию. Хватаюсь за край сиденья обеими руками, пока он говорит. Боже, Делла. Она чуть не погибла. Мы могли потерять ее. И меня не было рядом.
— Она…? — Мой голос пропадает, ломается — называйте, как хотите.
— Мы не знаем. — Он делает паузу, и краем глаза вижу, как он проводит рукой по щеке. — Они спросили нас, была ли она религиозной, а потом попросили пригласить священника.
Я обхватываю живот руками и наклоняюсь вперед, пока голова не касается приборной панели. Это не то, что происходит в реальной жизни; это было
— Как малышка? — Спрашиваю Кита. — Энни?
— С ней все хорошо, — говорит он. — Даже замечательно.
— Есть еще кое-что, — начинает он.
Господи, что?
— Им пришлось сделать ей экстренную гистерэктомию2.
Меня пробирает дрожь. Проходит по всему телу и выходит из кончиков пальцев. Дэллабыла из большой итальянской семьи. Ее мать смогла родить только троих, прежде чем врач сказал ей, что еще один убьет ее. С тех пор, как я себя помню, мать Деллы готовила ее к тому, чтобы у нее самой была большая семья, о которой она сама всегда мечтала. Ее старший брат, Тони, был холостяком. Он не собирался остепеняться, а ее сестра, Джиа, была лесбиянкой. Никто в семье не хотел разговаривать с Джией, которая жила в Нью-Йорке со своей спутницей и их тремя собаками-спасателями. «У нее даже нет родословной, — однажды сказала Дэллао собаках Джии. Она просто собирает всех дворняг». Этого никто не сказал, но было ясно — Дэлластанет той, кто понесет большой семейный факел. Если она проснётся, это раздавит ее.
Поскольку сегодня суббота, больница переполнена. Повсюду навещающие семьи, дети, крепко держащиеся за руки родителей. Я должна напомнить себе, что не все собрались здесь ради чего-то грустного. Рождались дети, удалялись камни в почках, спасались жизни. Кит хватает меня за руку и ведет по коридорам, к лифту, пока мы не оказываемся на пятом этаже. На этом этаже тихо и мрачно. Пытаюсь игнорировать панические мысли, которые приходят в голову, но они слишком громкие. Они отправили ее сюда умирать и попросили ее католическую семью привести священника.
Мы проходим мимо поста медсестер в палату в конце коридора. Я дышу ртом, боясь того, что эти запахи заставят меня почувствовать. «Беггиро» написано над дверью.
Взяв себя в руки, задерживаю дыхание, сжимаю руки в кулаки. Дверь открывается, и взгляд фокусируются на больничной койке. Она вся перетянута: красными, белыми трубками, и все они соединяются с механизмами, которые стоят рядом с ней, как часовые. Они шумно борются за ее состояние здоровья сигналами, щелчками и гудением. Ее мать сидит в кресле справа от нее, а брат спит на раскладушке. Меня обнимают, со мной говорят сквозь слезы и произносятся случайные итальянские слова, которые я хорошо выучила за эти годы. Только когда они оставляют меня, подхожу к кровати и смотрю на свою лучшую подругу. Рефлекторно закрываю рукой рот, и я сдерживаю крик. Это не Делла. Теперь нет.
Она опухла, и вся в синяках;
Ощущаю руку на своей спине — мать Деллы, Аннет.
— Иди к Энни, — говорит она. — Тебе будет полезно. Дэллабудет здесь, когда ты вернешься. Можешь, прийти завтра и посидеть с ней.
Я киваю, вытирая нос рукавом. Кит отвозит меня в их маленький домик в Форд Лодердейл. По радио играет Кит Сует:3 «Но я должен быть сильным, ты поступила со мной неправильно». Вдруг у меня ужасно болит голова. Двоюродный брат Деллы, Джери, присматривает за Энни, говорит он мне. Я не говорю ему, что Джери употребляет кокаин пять дней в неделю забавы ради или что он проходил курс реабилитации от героина. Когда мы приходим, он читает журнал на диване.
Он подносит палец к губам, чтобы сказать нам, что Энни спит. Он дружелюбно обнимает меня, и я чувствую запах алкоголя в его дыхании. Я всегда спокойна с Джери. Но не в восторге от того, что он пьет, пока сидит с ребёнком. Ни с каким-либо ребенком, а особенно с этим. У меня возникает желание сказать ему, чтобы он уходил и больше не возвращался. Вместо этого я, извинившись, ухожу в ванную. Странно видеть детские вещи, разбросанные по комнате Деллы: качели, люльки, мягкие розовые одеяла. Когда я выхожу из ванной, Джери нет. Кит стоит в дверях гостиной, руки в карманах. Он не смотрит на меня; он ни на что не смотрит.
— Кит, — говорю я. Он слегка вздрагивает, а затем встряхивает головой, будто просыпается ото сна.
— Хочешь познакомиться с Энни? — мягко спрашивает он.
— Да, с удовольствием.
Он ведет меня в заднюю спальню. В доме пахнет свежей краской, и еще до того, как он открывает дверь в детскую Энни, я уже знаю, что Дэллавыкрасила комнату в розовый. Он яркий, а не тот, который я ожидала. Стою минуту в комнате, моргая от цвета, прежде чем глаза фокусируются на кроватке у стены. Чёрного цвета. Я слышу шорох изнутри, как будто она только что решила проснуться. Кит стоит рядом с кроваткой и ждет, когда я подойду. Это кажется… странным. Мои ноги утопают в ковре. Руки до нелепости сжаты. Сначала я вижу ее волосы, выбивающиеся из-под пеленок. Похожие на волосы тролля, пучок черного на фоне кремово-белой кожи. Ее глаза открыты, светло-голубые, как у всех новорожденных. Ее рот открывается, чтобы издать крик, и я удивляюсь тому, насколько он мягкий и нежный. Я беру ее на руки. Ничего не могу с собой поделать. Она самое совершенное существо, которое когда-либо видела.
— Энни, — говорю я. — Это твоя тетя Элена. — Нюхаю ее голову, а затем целую. Я несу ее к пеленальному столику и раскрываю ее. Хочу увидеть остальное — ее крохотные, как у птички, ножки и идеальные маленькие пальчики на руках и ногах. Я так увлечена, что забываю, что Кит в комнате.
— Прости, — говорю я. — Ты сам хотел это сделать?
Мне стыдно. Я просто вмешалась, не спрашивая. Кит улыбается, качает головой.
— Продолжай, — говорит он. — Вы должны узнать друг друга получше.