К другому берегу
Шрифт:
– Бобра?! И как?
– Да ничего: на ночь в печь поставил, он затомился. Вкусно, слегка рыбой отдает. Бобра, знаешь, и монахи в пост едят, за рыбу сходит. И черепаху едят, потому что в скорлупе, вроде как орех.
– Ой, врешь ты все!
– Да вот те крест!
А сам смотрел и радовался – почти прежняя, живая! Только бы опять не ушла в туман этот, удержалась. Может… может – поцеловать?
– Марин…
Дернулась, словно ударил.
Черт! Зачем вылез! Рано! Но не мог больше терпеть, что она с ним как с чужим!
– А-а! Вот вы где! – Серёга вломился. – А меня Танька послала разыскивать. Что такое, говорит. Где Маринка? Ушла за водой и пропала. А они вон что!
– А мы чай пьем.
– Чай? Ну-ну!
– Я сейчас приду! – подхватилась Марина.
– Да ладно, я воды принес. Леший, обедать приходи – я с утра рыбы наловил, уха будет!
– Хорошо.
– Ну, пейте-пейте!
Серега пошел было, но вернулся:
– А, забыл! Лёш, ты, может, сходишь завтра с ребятами куда-нибудь? Чтоб не мешались! А то у нас там с Танькой… дела.
– Знаю я ваши дела! Ладно, на Мархангу сходим! Обеспечьте провиантом, и сходим. Марин, пойдешь с нами на Мархангу?
– Можно. Далеко это?
– Да километров шесть наверно. На полдня поход. Может, грибов наберем. А нет – так погуляем.
– Хорошо.
– Вот и спасибо! – Серёга подмигнул Лёшке и ушел. Сразу тихо стало. Марина тоже встала:
– Пойду я. Спасибо тебе. За чай… и вообще.
Помолчала. Потом очень тихо произнесла:
– Я все помню, Лёша.
И ушла.
Леший закрыл глаза и некоторое время так и стоял, словно окаменев: не понимал – как теперь жить? Он же должен все время знать, что с ней! Что она в порядке.
Назавтра собрались, пошли в поход на Мархангу. Вышли не рано – долго копались. Хорошо, дождя не было, солнце из облаков показывалось, припекало. Шли по дороге – ноги в пыли утопают по щиколотку, а красота какая – сто раз здесь ходил, а как впервые видел. Справа и слева – поля, то желтые, с высокой сухой травой, то зеленые, скошенные. Ромашки, васильки, мятой пахнет. Ближе к реке – серебряные поляны иван-чая. Вдоль дороги – покосившиеся столбы с черными линиями проводов, а на проводах, в каждом отрезке между столбами, как будто специально рассажены небольшие птички-ястребки: сидят,
– Надо же, как орган прямо… – воскликнула Марина.
– Да, похоже, – согласился Леший.
Потом повел их дом посмотреть.
– Это что – правление какое-нибудь?
– Да, правление тут было. А так это просто дом. Крестьянин жил, Макеев, – сказал Леший.
– Ничего себе, крестьянин! Двухэтажный дом!
– А ты посмотри, какие водостоки у него – чугунные, с ажуром! Ручки тоже были чугунные – сняли.
– Что же за крестьянин такой?
– Богатый. Видишь, даже липы перед домом посадил! Тут не растут вообще-то. Откуда-то саженцы привез – хотел как барин жить.
– Смотри-ка паркет!
– Да, остатки.
– А печь какая!
– Музейная.
– Надо же… И что с ним стало?
– Да что с ними со всеми стало! Революция, коллективизация, раскулачивание. То объединяли, то разъединяли колхозы. Доигрались – вон, никакой жизни! Одна нежить. Отец рассказывал – Макеев этот даже в Париж ездил, представляешь? На Всемирную ярмарку.
– В Париж!
– Ага, а там его дочка влюбилась во француза.
– И что?
– Ну, что – Макеев воспротивился, привез ее домой. А она тут… утопилась в омуте. Там омут, недалеко от тети-Машиного дома.
– И стала русалкой! С хвостом! – Это встряли мальчишки, которые прыгали рядом.
– А вы откуда знаете? – спросила Марина.
– А нам тетя Маша рассказывала! Она ее видела! – закричали мальчишки.
– Кого?! – спросил Леший.
– Русалку!
– Да ладно вам! Видела она… – отмахнулся от мальчишек Лёшка.
– А мы тоже видели!
– Русалку? – изумилась Марина.
– Нет! Русалку не видели! – закричали мальчишки наперебой. – Таких маленьких видели! Они в лопухах живут, около дальнего сарая! Мы им молоко ставили в блюдечке и пирога клали! Они все съели!
– И спасибо сказали? – подначивал их Леший.
– Нет, спасибо не сказали… – признали мальчишки.
– Фантазеры какие! – улыбнулась Марина.
Конец ознакомительного фрагмента.