К лучшей жизни (сборник)
Шрифт:
– Мы с Васюхой щас половину рогожи увезём, – сказал отец, – потом он привезёт санки, а ты, Яшка, сложишь остальную рогожу, и привезёте с ним.
– Добре, – кивнул Яков кудрявой головой.
Когда с завтраком закончили, Вася с отцом оделись и вышли на улицу. Отец впрягся в санки, а он стал толкать сзади. Санки по свежему снегу катились легко. Со всех улиц почти от каждого дома отъезжали такие же подводы с рогожей. У Мохинских ворот скапливалась очередь, а ворота ещё не были открыты. Они сложили возле крыльца рогожу, и Вася бегом с санками побежал домой. Положили с братом остальную рогожу и повезли туда же. Некоторые любопытные
– Сколько же, Тереха, за неделю выткал?
– Две сотни с двумя десятками.
– Здорово, здорово у тебя дело идёт.
– У меня вся семья в работе. В школу ещё не ходят и то тянутся к мочалу. Так чем не две смены! Развернуться теперь есть где.
Заскрипели половицы в коридоре. Вот кто-то медленно спустился по лестницам. Выдвинулся дверной засов, открылись парадные двери. В толпе кто-то тихо произнес:
– Лева Бадуй идет.
На крыльце появился старик Леонтий. Приподнял обеими руками на голове шапку, немного пригнул голову, поздоровался с мужиками. Мужики тоже поприветствовали старика, а кто-то сказал:
– Долго, долго спите, дядя Леонтий. Вон сколько снегу подвалило. Надо было уже подмести возле ворот.
– Что вам, грабена мать, дня не хватит!?
«Старик взял метлу, стоящую в углу возле крыльца, и стал сметать снег с крыльца. Возле палисадника бежала небольшая мохнатая белой шерсти собака Валетко. Добежала до чьих-то санок с рогожей, приподняла заднюю ногу, помочилась и снова побежала мимо другого палисадника к задним воротам и юркнула в подворотню.
Старик открыл распашные ворота и пошёл по двору к задним воротам, выходящим на другую улицу. Взял за ошейник Валетко и посадил на цепь. Сам через другое крыльцо зашёл в дом.
Мужики, кто стоял с санками ближе к воротам, стали завозить санки во двор. Внутри дома, в коридоре на высоких столбах стояла уборная. Стена коридора, на уровне уборной была обколочена наглухо строганными досками, а снизу редко обколочена стоячими досками. На улице было слышно, что кто-то идёт по коридору, потом скрипнула дверь в уборную.
– Гей, мужики, как бы вас не замочить! – крикнула Мария Ивановна, жена Ивана Леонтьевича.
– Ничего, помочите немножко. Подрастём, – ответил кто-то».
Скоро вышел на двор Иван Леонтьевич в тёплом крестьянском полушубке. Черная длинная борода как всегда расчёсана надвое.
В одной руке у него деревянный аршин, в другой – алфавитная книжка-долгушка, в которой велась вся его бухгалтерия. Иван Леонтьевич поздоровался и сказал:
– Заждались, наверное, мужики? Ну, ничего. Мы быстро управимся.
Вышел на двор и старик Леонтий, потом сын Андрей, который заранее уже знал своё дело.
Иван Леонтьевич пересчитывал лежащие на санках десятки, измерял длину и ширину по верхнему кулю, иногда заворачивал половину десятка и просматривал в середине. Потом быстро открывал страницу лицевого счёта, делал запись принятого товара и подходил к следующим. Следом за ним шел старик и проверял почти каждый десяток в отдельности, каждый куль, проверял плотность и влажность.
Тот, кто уже сдал рогожу, сразу же шёл в склад отбирать пучки мочала на следующую неделю. Отобрав сколько нужно, подносили к весам. В складе за порядком следил Андрей. Когда с приёмом рогожи было покончено,
– Мало, Иван Леонтьевич! Свешайте хоть еще один пучок.
– Ну, Господь с вами! Вы, Иван, не переработали мочала с той недели. Рогожи сдали мало. Зачем лишнего набирать? Нет, нет. То, что свешали, вези. Перечтёшь – придёшь. Свешаю ещё. Следующий!
Вася с братом отбирали мочала, сколько нужно. В этом Иван Леонтьевич их семью не лимитировал. Знал, что отец перечтёт всё. А если и останется, то оно будет в заготовке. Они уложили на санки пучки мочала и повезли домой. Отец остался для расчёта. Подводы санок снова потянулись по улицам. Кто сам из мужиков повёз мочало, у кого повезли ребятишки. Иван Леонтьевич, а за ним группа мужиков пошли в квартиру. Кто сел на лавки, кто устроился поудобнее на полу. Кому невтерпёж покурить, уселись возле печки. Иван Леонтьевич разделся и сел за стол, открыл свою «долгушку», снял со стены счёты, висевшие на гвозде. Стал подсчитывать лицевой счёт первой страницы.
Жарко топилась железная печка. Еловые дрова издавали резкий треск. Огонь с шумом вылетал кверху, упираясь в короб печки, и по обороту дым вылетал в стояк, а затем горизонтально шёл по трубе в печной проём, где сила холодного воздуха подхватывала его и уносила кверху по печной трубе.
«Хозяйка Мария Ивановна, любительница побалагурить с мужиками, вышла из комнаты и встала возле печки, то и дело подымая свой сарафан и остальное, что было одето под ним, подставляя свой жирный зад и толстые ляжки к теплу. Она не обращала внимания и не стеснялась мужиков.
Иван Леонтьевич, сидевший за столом, и увлёкшись подсчётами, не обращал внимания на жену.
– Уже запахло поджаркой, Мария Ивановна! – засмеялся Володя Маулин, тоже любитель побалагурить при народе.
– Ой, и правда, мужики. Наверное, хватит, а то как бы не лопнула кожа, как на пережаренном поросёнке, когда его палят и гладят раскалённым железом.
Мария Ивановна зашла за перегородку, поставила в дверях табуретку и села, закинув ногу на ногу, начала щелкать подсолнечные семечки.
В двери заскрёбся кот, ему открыли дверь. Кот мохнатый, дымчатой шерсти сибирской породы медленной походкой возле сидящих на полу мужиков прошёл к печке и улёгся на полу. Кот нагрел свои озябшие пальцы на лапах, встал. Замурлыкал, подошёл к хозяйке и стал тереться об её толстые ноги.
– Что, проголодался, скотинка, за ночь? Не накормили, видно, тебя «невесты»?
Мария Ивановна встала с табуретки и пошла за перегородку. Кот тоже пошёл, ткнулся своей мордочкой в свою чашку. Но, видя, что в ней ничего нет, он снова замурлыкал, прося у хозяйки завтрак. Мария Ивановна накрошила в чашку мягкого хлеба, залила свежим молоком и снова села на табуретку. Кот наелся, обтёр свою мордочку лапками, подошёл к хозяйке и запрыгнул к ней на колени».