К морю Хвалисскому
Шрифт:
Тороп с интересом посмотрел на своего наставника. Конечно, когда на тебя летит, сверкая голой броней, разящая смерь, мало ли что примерещится. Однако сам он и сейчас не вполне был уверен, что видел тогда в лесу в пятнистой шкуре Малика, а не его хозяина.
Дядька Нежиловец нахмурился:
– Я что-то не припоминаю, Лютобор, чтобы ты нам сказывал про такого вождя, – проворчал он.
Русс лишь пожал плечами:
– Среди тех, кто вместе со мной служил цезарю, многие покрыли свое имя славой. Если о каждом складывать песню,
Он повернулся к Анастасию:
– Скажи мне, дружище, – обратился он к юноше. – А где ты встречал того вождя?
– Александр был тяжело ранен во время решающего штурма цитадели Хандака, последнего арабского оплота на нашем острове, – с готовностью отозвался тот. – Его принесли к нам в храм истекающего кровью: арабская сулица пробила его грудь рядом с сердцем. Вот эту рану, а также раны, полученные его благородным зверем, мне и довелось лечить.
Торопу показалось, что в лице Лютобора что-то дрогнуло, но это продолжалось всего один миг.
– Александр и его пардус пробыли у нас совсем недолго, – продолжал меж тем ромей. – Они покинули наш остров, даже толком не оправившись от ран. Что с ними стало дальше, я не знаю, но мне хочется надеяться, что мои скромные труды не пропали впустую…
Лютобор внимательно посмотрел на юношу.
– Я слышал, что Александр и его пардус вскоре после отплытия пошли на поправку и что это произошло во многом благодаря усилиям целителей с острова Крит, – медленно произнес он. – Они благополучно достигли родной им земли, но говорят, этот вождь больше всего сожалел о том, что не сумел тогда как должно отблагодарить лекарей, которые спасли его жизнь и жизнь его друга.
Он замолчал, видимо, собираясь с мыслями, потом продолжил:
– Я тоже был ранен в том бою и меня также поставил на ноги ромейский лекарь, которого я не успел поблагодарить. Потому прими от меня слова благодарности, которые не успел высказать вождь, именуемый у вас Александром, а также поблагодари от меня своих соотечественников, сведущих в лечьбе.
– Если ты, северянин, был среди тех, кто проливал свою кровь за свободу Крита, – с волнением в голосе вымолвил Анастасий, – тебе не за что меня благодарить! Тем не менее, мне отрадно слышать твои слова, ибо для спасения жизни Александра мне даже пришлось пожертвовать свою кровь.
– Ух ты! – восторженно воскликнул Путша, лицо которого превратилось в одну сплошную улыбку. – А наша боярышня тоже так умеет! – поспешил похвастаться он.
Молодой ромей посмотрел на свою спасительницу с нескрываемым удивлением, смешанным с легким недоверием: может быть, этот молодой варвар что-то напутал. Но в ответ на его вопрошающий взгляд боярышня лишь спокойно кивнула.
– У меня нет слов, – воскликнул Анастасий. – Не думал, что знания об этом дивном способе спасения человеческой жизни достигли столь далекой земли, – проговорил он.
– Ее мать была ромейкой, – пояснил дядька Нежиловец.
Старый
– Скажи мне, дружище, – решил он перевести разговор на другое. – А как так вышло, что Азария бен Моисей доверил тебе лечить своего сына? Хазарских лекарей, что ли, при посольстве нет?
– Здешний лекарь – человек Булан бея, – отозвался молодой ромей, поправляя повязку на груди своего подопечного.
Он понизил голос, хотя в этом, похоже, не было никакой необходимости: слуги все равно ничего не понимали, а Маттафий, забыв обо всем, играл с Маликом, заставляя благородного зверя, точно глупого котенка, охотиться за солнечным зайчиком.
– Азария бен Моисей скорее примет христианство, чем доверится ему.
– Почему же он, в таком случае, доверяет тебе? – поинтересовался Талец.
– Этой зимой он имел возможность… – Анастасий запнулся, подбирая слова, – оценить мои умения и доброту намерений.
– Жаль, что эти умения не оценил Булан бей, – проворчал дядька Нежиловец, неодобрительно переводя взгляд с изуродованных веревками запястий юноши на хазарских слуг.
– А может быть, наоборот, оценил? – негромко заметил Лютобор.
Тороп мигом припомнил тот день, когда впервые увидел юношу. Правду ли говорил тогда Анастасий, Даждьбог весть. Однако мерянин почему-то сразу понял, что Лютобор тогда не только присутствовал при всем, но и отлично знал, чего Булан бей так безуспешно добивался. И еще он понял, что об этом знании каким-то образом осведомлен и сам ромей.
Конечно, напоминание о хазарском мяснике не доставило пленнику особой радости: его обожженные солнцем скулы так и вспыхнули от еле сдерживаемого гнева.
– Булан бей – страшный человек! – произнес он медленно. – И я благодарю Бога за то, что мне не была открыта тайна, которой он алчет, ибо не ведаю, насколько долго я сумел бы противостоять его злой воле.
– Как же тебя угораздило угодить в лапы к эдакому кровопийце? – с сочувствием спросил дядька Нежиловец.
– Я сам забрался в силок и сам затянул петлю, – грустно улыбнулся юноша. – Путешествуя по городам халифата, я неоднократно сталкивался с враждебностью их жителей и несколько раз только чудом оставался жив. Про хазар же мне говорили, что они славятся своим дружелюбием и веротерпимостью, и потому я счел за великое благо, когда Булан бей предложил занять место в его караване.
По лицу пленника пробежала судорога.
– Так я лишился свободы, – продолжал он. – Трижды я уходил и трижды Булан бей меня возвращал, чтобы вновь и вновь задавать вопросы, на которые я никогда не знал и, верно, уже не узнаю ответа!
– На вопросы такого бесчестного человека не грех было бы ответить подобно тому, как ответил тирану Неарху Зенон из Элеи!
Все мужчины с удивлением обернулись, ибо эти слова, достойные воина и мужа, были произнесены никем иным, как новгородской боярышней.