К «последнему морю»
Шрифт:
– Ты никогда не был и не будешь полководцем! – ответил угрюмо, с презрением Бату-хан. – Субудай-багатур, почему медлят наши стенобитные тараны?
– Они скоро должны прибыть, – сказал подошедший китайский строитель Ли Тун-по. – Но сейчас тараны пустить на лед нельзя, сперва для них нужно приготовить прочную переправу, иначе они своей тяжестью сломают лед и провалятся на дно реки.
Субудай-багатур отдал распоряжение нукерам, и вскоре к берегу подошла толпа пленных кипчаков, которых монголы подгоняли, подкалывая копьями. Пленные стали разбирать бревна, лежавшие
Бату-хан, казалось, был совершенно равнодушен ко всему происходящему и больше заботился о своем пятнистом, как барс, жеребце. Он поднялся и, подойдя к привязанному на приколе возле юрты коню, стал кормить его кусками сухих лепешек, расплетать и снова тщательно заплетать многими косичками густую шелковистую гриву. Но в то же время Бату-хан зорко следил за всем, стараясь скрыть от окружающих свою тревогу.
Еще один отряд конных татар был послан на другую сторону. Сперва русские большой толпой вышли из ближайшего леса и смело схватились с татарами, которые то набрасывались на них, то опять быстро уносились прочь. Ясно было видно, как взлетали прямые русские и слегка изогнутые монгольские клинки, вспыхивая в лучах яркого утреннего солнца.
По всему городу, на каменных стенах, на деревянных и камышовых крышах, засыпанных снегом, чернели тысячи вооруженных киевлян, наблюдавших за началом битвы. О покорной сдаче города хан Гуюк больше не говорил. Всем стало ясно, что предстояла отчаянная борьба.
Вскоре через реку по уложенным на льду бревнам поползли два камнемета и пробивной таран. Каждое сооружение тащили десятки быков. Сбоку шли, подгоняя животных, толпы пленных и в опасных местах подкладывали под колеса колья и доски.
Бату-хан пожелал увидеть пленных киевлян, захваченных на другом берегу. Нукеры помчались к месту схватки, набросили на бившихся русских воинов арканы и приволокли их по льду к шатру своего владыки.
Бату-хан с любопытством рассматривал лежащих перед ним русских. Под ударами плетей они с трудом приподнялись. Первым был рослый воин в овчинном полушубке. Он пошатывался и держался за плечо другого пленного. Дерзко и со злобой смотрел он на всех и отвечал неохотно на вопросы толмача.
– Откуда ты родом? Чем промышляешь?
– Из-под Смоленска. По Днепру плоты гоняю.
– Если ты смоленский, зачем дерешься здесь за Кыюв?
– Как же не биться? Город, поди, тоже наш, русский!
Толмач передал Бату-хану ответ пленного.
– Спроси у этого упрямца, был ли он в Новгороде? Знает ли он новгородского коназа Искендера?
– В Новгороде был и живал там подолгу, а князя Александра как не знать! Слава о нем далеко летит.
– Говори правду, или тебе отрубят голову: сколько войска здесь,
– Сколько людей, столько и воинов. Теперь каждый взялся за топор или рогатину.
Ответ рассердил Бату-хана.
– Этот наглец упрям, но, может быть, он что-либо умеет делать? Передать его скованным Ли Тун-по. Такой без цепей убежит.
Следующим пленным оказалась молодая женщина. Она была тяжело ранена. Истекала кровью. Лежала на спине, не в силах подняться. Поставить на ноги ее так и не удалось. Глаза женщины, большие и широко раскрытые, смотрели в небо. Она прикусила нижнюю губу, стараясь сдержать стоны.
– Зачем притащили женщину? – гневно спросил Бату-хан. – Я приказал привести тех, кто бьется с нами.
– У них все женщины тоже дерутся рядом со своими братьями и мужьями, – объяснил толмач.
– Какой народ! – проворчал Бату-хан и добавил: – Чтобы у нее больше не было сыновей – мстителей нашим детям и внукам, – прикончить ее!
На поляне, на берегу Днепра, поблизости от большого шатра Бату-хана, стоял другой шатер его родича, тоже чингизида, хана Гуюка.
Гуюк сидел на верблюжьем вьюке, перевязанном кожаными ремнями, и смотрел на другую сторону Днепра, где раскинулся широким привольем многолюдный Киев, еще недавно казавшийся татарам легкой добычей и источником сказочного обогащения.
Уже несколько дней шло сражение за этот прославленный город, а победы еще не было видно. Первыми, обойдя лесистый холм и проломив ворота, туда ворвались «буйные» хана Нохая, после чего в той стороне заклубились дымки подожженных домов. Однако перед вторым поясом стен «буйные» были задержаны отчаянно бившимися киевлянами, и Бату-хану пришлось на помощь своему передовому отряду послать другой тумен.
Внимание Гуюка привлекла группа русских пленных, которых, подгоняя ударами плетей, вели монгольские тургауды. Хан сделал им знак приблизиться.
Усталые, хмурые лица. Изодранная одежда. Они стояли молча. Наклонившись к хану Гуюку, переводчик быстро зашептал, что-то высыпая перед ним на ковер.
– Вы мастера? Эти украшения сделаны вами? – спросил Гуюк.
– Скажи твоему хозяину – нет среди нас умельцев, – твердо ответил старший, полуседой человек с окладистой бородой.
– Не скрывайте ничего, говорите правду! Хан Гуюк дарует вам жизнь. Вас отправят на берега Итиля, в Сарай, и там вы будете спокойно работать на хана Бату, или пошлют еще дальше, в Каракорум, столицу великого кагана. Там тоже нужны искусники-мастера. Хан сумеет оценить ваше старание и работу и наградит щедро по заслугам.
– Не умельцы мы! Защитники Киева, и все! – крикнул молодой синеглазый парень.
– Не мастера? Все вы не мастера? Вас спрашивают в последний раз. Выходите, кто мастер! Прочим смерть сейчас, здесь! – гневно прошипел Гуюк.
Он выжидающе посмотрел на стоящих перед ним русских. Они молча истово крестились, но ни один не вышел из рядов.
– Убивай! Сегодня твоя сила! А уменье свое мы врагу не продадим! – твердо сказал один из пленных, на которого обвешанный оружием монгол уже накидывал аркан.