К «последнему морю»
Шрифт:
Бату-хан обратился к одному телохранителю:
– Приведи с площади певца!
Вскоре тургауд вернулся, ведя под руку бедно одетого юношу с белокурыми кудрями до плеч. Одной рукой тот держал лютню, другой прижимал платок к голове. По лицу стекала алая кровь. Ноги в широких шароварах были без сапог: татары успели уже их стащить. Певец вполголоса бормотал проклятья, исподлобья поводя серыми глазами.
Бату-хан приказал стоявшему поблизости Дуде расспросить певца.
Дуда спросил:
– Нам передавали, что ты на площади пел преступные песни, призывая жителей Сандомира к упорному сопротивлению. Верно ли это?
– Да, я это делал, и, если останусь жив, я опять буду песнями призывать мой народ к борьбе за свою свободу. Но я не побоюсь спеть такую песню даже перед повелителем татар, пришедшим погубить
– Вот за этим-то наш доблестный Саин-хан и призвал тебя.
Певец выпрямился и недоверчиво посмотрел на безмолвно сидящего Бату-хана. Каменным было его лицо, и никто не сумел бы проникнуть в думы всемогущего вождя с узкими, как щелки, скошенными глазами.
– Я не побоюсь этого сделать, хотя меня ждет лютая казнь!
Переводчик объяснил, что никому не дано угадать последнее слово владыки. Может быть, казни не будет и он даже получит награду.
– Пускай поет! – сказал Бату-хан.
Тогда певец, отбросив окровавленный платок, попробовал струны лютни. Он запел хриплым, но полным глубокого чувства голосом, а Дуда Праведный тихо переводил:
Заплакали в седлах, будто на погосте:Ой, лихо нам, лихо! – Пепел да кости!Девушки малины в лесу не сбирают,Пастухи скотины в поле не гоняют.Ой, лихо нам, лихо!Татарва конями хлеба потоптала,Девиц полонила, сынов порубала,Ой, лихо нам, лихо!– Так и надо народу непокорному! – сказал Бату-хан. – На то и война!
Батыю поганому ночью не спится…Дуда запнулся, но под грозным взглядом Бату-хана робко продолжал переводить:
– Что ж тебе, Батыю, не спится, не лежится?«Человечьей крови я хочу напиться…»Ой, лихо нам, лихо!Поганцу языческому… Народа мучителю…Дуда остановился, но против ожидания Бату-хан, видимо, остался доволен и заметил:
– Великий правитель и должен быть жесток.
Жрут человечину волки да собаки.Кровь человечью пьют вурдалаки.Осиновый кол вурдалаку в спину,Волка лесного мы бьем дубиной!Бату-хан более внимательно прислушивается и следит за движениями певца, нетерпеливо требуя перевода.
Ой, лихо-то, лихо, – да ворогам нашим!Села мы построим, землю запашем!Будем мы вами мосты мостити,Хану да ханятам голову рубити.Будете снопами лежать вы в могиле!Встань же, отчизна, в славе и силе!Встань, наша мати, рви свои путы,Бей и гони ты ворогов лютых [53] .53
Стихотворная обработка Н. Павлович.
Бату-хан слушал, невозмутимый, непроницаемый. Певец, обессиленный, вдруг прервал песню и зашатался. Его колени стали подгибаться. Изо рта по подбородку поползла кровавая змейка. Выпавшая из рук лютня жалобно зазвенела.
Дуда, поддерживая певца, уложил его на каменные плиты.
Бату-хан медленно перевел свой взгляд в сторону задумчиво стоявшего Хаджи Рахима.
– Что ты скажешь на это, мой мудрый учитель?
Хаджи Рахим быстро подошел к Бату-хану, склонился и прошептал что-то ему на ухо.
Бату-хан скрипучим голосом сказал:
– Ты был и навсегда останешься дервишем, гонимым ветром беспокойства. Мои монгольские улигерчи поют так же прекрасно и смело, но этот юнец дерзко осудил сынов великого
В этот день вечером, в монастыре близ храма, в узкой монашеской келье, Хаджи Рахим, низко склонившись над своей «Путевой книгой» при свете потрескивающего светильника, писал:
«В ляшском городе Сандомире, завоеванном грозными татарами, победоносный Саин-хан, как обычно, проявил свое великодушие, слушая в доме Бога бесстрашного молодого певца, перед ним отважно призывавшего ляхов к защите своей родины.
Джихангир меня спросил, чем наградить певца?
– Поступи так, как имел обыкновение делать великий Искендер Двурогий. Ты завоевал землю ляхов, теперь постарайся завоевать сердца твоих новых подданных: подари певцу ценную одежду с твоих плеч. Тогда и внуки и правнуки ляхов будут и в сказках и песнях вспоминать с изумлением о твоей великой щедрости.
Я тогда думал: «Что значит одна шуба из богатств Бату-хана, когда он прибавил новый изумруд к ожерелью, составленному из завоеванных им столиц покоренных народов?»
Может быть, певец предсказал правду?.. Возможно, что пройдут века и будут сметены с подноса Вселенной многие народы, как дым от порыва ветра. Будущее кто знает? Но навсегда осталась бы в веках песня о том, как великий завоеватель Бату-хан наградил любящего свою землю больше жизни бесстрашного певца, сбросив для него со своих плеч драгоценную шубу. Но Бату-хан этого не сделал, а приказал прикончить певца, и тот остался один лежать бездыханный на каменных плитах ляшского храма.
«Согласно приказу Бату-хана возможно подробнее описывать его необычайный поход для разгрома «вечерних стран», я постоянно опрашиваю приводимых ко мне пленных, которые рассказывают о своей стране, ее жизни, нравах обитателей, и я с изумлением узнал о том, как беспечны они были и не готовились к возможности вторжения татар. Никто из мадьяр не верил, что азиатские орды смогут докатиться так далеко и что они так сильны. В этих беседах с пленными мне очень помогает писец арабского посла Дуда, прозванный «Праведным». Его знание множества языков удивительно: он сразу понимает речь приведенных пленных и мне ее пересказывает. Из этих разговоров я узнал многое, что постараюсь поведать в моей «Путевой книге».
В то время, когда войско убитого хана Пайдара опустошало Ляшское королевство, Силезию и Моравию, сам Бату-хан двинул свою орду через лесистые Карпаты, чтобы ворваться в страну мадьяр.
Тем временем Данила Романович, князь Киевский, покинув Кыюв, прибыл в столицу мадьяр Буду, где нашел их короля Белу. Данила умолял короля возможно скорее соединиться с воинскими силами урусов для общей борьбы с татарами и немедленно прислать свое войско для помощи изнемогающей урусской земле.
Хотя король Бела и был крайне встревожен приближением могучего неприятеля, но он еще не хотел верить, что монголы действительно исполнят свою угрозу и вскоре появятся в мадьярских пределах. Поэтому он ограничился тем, что послал только несколько отрядов мадьяр и куманов в Карпаты для наблюдения за горными проходами, приказав завалить их срубленными деревьями.
О великой опасности, которая надвигается на страну мадьяр, горячо предупреждал только один хан Котян, но приближенные Белы ему не доверяли и утверждали, что он старается «проползти к сердцу короля» и «стать его правой рукой». Котян, однако, был дальновиднее всех».
Глава четвертая
В стране мадьяр
В конце 1240 года в стране мадьяр получили первые грозные известия о разрушении Киева, об ужасающем состоянии многих русских княжеств, истерзанных татарскими дикими ордами. Эти известия заставили правителей королевства Мадьярского, Польши, Богемии и других государств Центральной Европы задуматься над тем, что, быть может, и им предстоит испытать такие же или еще более страшные дни несчастий. Передавались слухи, будто полмиллиона конных дикарей, вынырнувших из неведомых глубин Азии, уже приблизились к границам мадьярской земли, что они воодушевлены своими непрерывными победами и крайне опасны умением быстро перебрасывать огромные скопища своих воинов, которые не боятся никаких трудностей и могут разгромить всякое европейское войско, вставшее на их пути.