К судьбе лицом
Шрифт:
Адонис, так?
Странное имя, то есть, не странное, а чем-то знакомое, в память просится какой-то мальчишка в коридорах дворца, что-то там с ним возилась Персефона, то ли в услужение взять хотела, то ли материнские чувства взыграли… или все же там было другое имя?
Или нет, в услужение она брала юношу, недавно, перед тем как попрощалась, обронила еще, что, мол, царь мой, если ты колеблешься и не знаешь, куда его девать – то он у меня садовником очень хорошо впишется. К розовым кустам подойдет.
Как этого
Афродите все же следовало в свое время побольше досуга проводить с Атой – глядишь, лгать научилась бы. Вздохи, дрожащий голос, очаровательно пошмыгивающий носик, придыхание, закатывание глаз, румянец, – это, конечно, хорошо, только самой-то нужно хоть немного верить в пронзительную историю о том, как сильно ее полюбил смертный Адонис.
Полюбил-то он, может, и полюбил, только вряд ли ее, а то откуда бы эти искорки раздражения в глазах.
– Преодолев все препятствия, мы больше не расставались. Это были такие прекрасные дни – мы бродили по рощам Кипра, охотясь на зайцев и серн…
Артемида в своих лесах, небось, от злости клокотала.
Что же богиня любви все-таки сделала с юношей? Послала к нему златокрылого сынка с хорошим запасом стрел? Или пояс свой чудодейственный в ход пустила?
Каждая слеза на щеках Киприды казалась драгоценнее алмазов в светильниках. И сияла ярче.
– Но у нашей любви нашлись завистники. Кто-то донес Аресу…
Цербера ставлю – этот кто-то был женского пола. Завистни… ца. Вернее, соперница, та, которую любил этот самый Адонис. Нимфа или богиня… из бессмертных, раз уж не побоялась заявиться к Аресу.
А нрав Неистового хорошо мне известен, тут можно и не рассказывать: как – проводит время со смертным? Моя любовница мне кого-то предпочитает?! Где мое копье?!
– …обратился огромным вепрем…
Вепрем? Тогда я хочу об этом послушать. Эниалий в роли свинины…
Вспомнил, наконец: Адонис, сын царя Кипра, лицо, правда, позабылось, зато помню, как он стоял перед моим троном и трясся. И последние минуты его жизни я видел, попросились из глаз. Еще удивлялся: откуда на Кипре такие кабаны, уж не отродье ли какое Ехидны?
Знала б Афродита, с какими воплями ее возлюбленный драпал от чудища по лесам и горам и как запыхался Арес, пока наконец задрал его насмерть!
Вроде бы, этот мальчик и правда теперь в саду Персефоны… или это не тот?
– Аид… молю тебя… верни мне его, я сделаю все, все…
А, хватит. В сторону искусство Аты – наскучило.
– Выльешь на меня чашу своей любви? – я приподнял ее подбородок, впервые заставил посмотреть мне в глаза. – Ни к чему. Я никогда не мечтал делить с тобой ложе. Даже из любопытства – не поэтому ли ты боялась меня?
Напускная бледность исчезла мгновенно. Резче обозначились круги под прекрасными
– Я могу сделать так, что она полюбит тебя.
Почему я об этом не подумал? Просил у Эрота отвращающую любовь стрелу для себя. А мог попросить полсотни стрел, любовь вызывающих, – и наслаждаться чувствами жены…
– У Владык любви не бывает, – сказал я, отступая на шаг. – Не нужно.
Волосы Афродиты разметались, она нервно ломала тонкие пальцы, кусала губы, а взгляд горел уже не отчаянием – жаждой мести. Эрос – Эрис[1], как легко переходит одно в другое…
– Ты ведь, наверное, догадался, о мудрый, что у меня была соперница? Хочешь – я назову ее имя?
– Нет.
– Потому что боишься услышать его?
– Потому что мне все равно.
Она осеклась и на миг помертвела, неверяще глядя на меня. Поднялась с кресла, забыв о своей мнимой слабости. Подошла, посмотрела в глаза, коснулась щеки…
– Тебе все равно, – с безграничным удивлением. – Правда все равно, а мне показалось…
Я отвел ее ладонь.
– Разве прежде чем спуститься ко мне – ты не просила Громовержца вернуть тебе любимого?
– Просила…
На лицо Афродиты медленно, делая его менее прекрасным, ложился отпечаток моего мира – страх.
– Неужто брат устоял перед твоими мольбами?
И на насмешку в моем голосе она не обратила внимания. Медленно отступала назад, пока не наткнулась на кресло.
– Да, то есть, нет… Зевс сказал, что он позволяет мне забирать Адониса на четыре месяца в год, но только если позволишь ты…
– Что?
Тут уже не до усмешек и не до обманов – если, конечно, речь не об обмане слуха.
– Он оставил решение за тобой.
– Что он сказал?!
Владыкам не пристало трясти за плечи гостей, добывая из них ответы, – ну, я и держусь. Не трясу. Стою возле драгоценного трона, только подобрался как перед прыжком, и мир подобрался со мной, и двузубец вновь – единое целое с ладонью…
– Сказал… сказал: «Я даю позволение, но под землей правит мой брат, и там он полновластный хозяин. Решение принимать ему».
Я уселся в кресло – неосознанно приняв судейскую позу. Решение принимать. Мне.
Афродита с безумной надеждой ела глазами: ждала решения – а, да, Адонис этот…
Махнул рукой:
– По слову Громовержца. Забирай.
Киприде, которую на Олимпе, да и на земле полагали легкомысленной и недальновидной, хватило ума не утомлять меня долгими благодарностями.
Внутренним взором я видел, как она, не касаясь земли подошвами сандалий, несется по темным коридорам дворца туда, где ждал ее любимый…
Провожать богиню любви я не стал – найдутся другие заботы. Не кто-нибудь – полновластный хозяин подземного мира. Такой хозяин, что аж Зевс мне указывать опасается!