К свету
Шрифт:
Уже несколько позже, сидя на просеке, которую расчищали чернокожие работяги (при виде нас они приветливо обнажили белые полоски зубов), мы начали каждый свою исповедь, необходимую, чтобы убедить самих себя в чем-то, чего нельзя даже понять...
Она призналась в своем, казалось бы, безрассудном решении совершить тайный подвиг, невидимо служа делу коммунизма, прикрываясь маской агента ЦРУ.
Клянусь Солнцем, нельзя было меня больше ошеломить, чем удалось ей... Напрасно она не смотрела мне в глаза!
Я рассказал о кончине старого князя Шаховского, как в
Оказывается, она уже освободилась от нее сама.
Да, я был поражен в первый миг, счел ее поступок просто невозможным. Но так ли был прав в этом? Разве удивлялись мы, когда узнавали, что какой-нибудь тайный агент разведки враждующих государств служил двум, а то и трем хозяевам? Эллен служила только своей совести, своей мечте, своему убеждению! Разве нельзя найти такие примеры хотя бы из истории второй мировой войны, когда те же русские, не имевшие связи с Родиной, намеренно шли на службу к гитлеровцам, чтобы тайно служить своему делу, подвергаясь опасности погибнуть от рук своих друзей. Должно быть, моя Эллен была из такого же десятка!
Но как ее не раскрыли, как не уничтожили?
– Все было очень просто, Рой, - чуть печально говорила она.
– Они с самого начала разгадали все. Но сочли невыгодным разоблачать нас с Мартой. Ведь работы, о которых я могла сообщать, были не только не секретными, но предназначались для самой широкой огласки. Они предпочли дезориентировать боссов, пославших меня и Марту...
– Но как же они выпустили вас из России?
– настороженно спросил я.
– Они отпустили на родину уже другую, не ту, которую заслали к нам. Разве вы сами не почувствовали этого, Рой?
– И она пытливо посмотрела на меня.
– Не потому, что у меня теперь темные глаза, как у моего маленького прелестного побратима, а потому, что они поняли, кем я была на самом деле... Я не знаю, Рой, милый Рой, поймете ли вы это когда-нибудь...
Может быть, я не хотел понимать всего полностью!..
Потом она читала мой дневник. Я следил за выражением ее лица. Слишком привыкло оно быть скованным!.. Только легкую печаль мог я уловить на нем...
– Вы лучше меня, Рой, - вдруг сказала она, не дочитав рукописи, задумчиво глядя в чащу.
Такого приговора я, признаться, не ждал. Ведь я же изменил ей с Лиз!..
– Я не изменила... но я не знаю, что лучше...
– сказала она, словно читая мои мысли.
Она снова взяла книжку, отодвинулась от меня. Она продолжала читать.
Мне было жарко, меня бросало в холод. Преступник хоть не видит лиц судей, когда они пишут приговор. А я не мог оторвать взгляда от столь дорогого, чем-то изменившегося, но, быть может, еще более прекрасного лица моего безжалостного судьи.
Я старался прочесть на ее лице то, что читала она в дневнике... Мне казалось, что я вижу ее смущение, удивление, гнев, радость... Но чаще я видел на нем грусть... Почему она так грустила? О ком думала? Кажется, не обо мне...
В одном месте Эллен отложила книжку и, задумчиво глядя в чащу, сказала:
– Как сложна жизнь... Можно
Я ей ответил, что касается меня, то я сейчас один счастлив за весь мир.
Она улыбнулась. Мне показалось, что она может простить меня.
Быстро просмотрев окончание книги, Эллен внимательно прочла последние страницы и обеспокоенно спросила:
– Она в самом деле улетает на космическом корабле к Юпитеру?
– Да. Она назвала его "Петрарка".
– Но ведь у нее же нет подготовки.
– Она с этим не посчитается...
– Рой...
– Да, Эль!..
– Я теперь понимаю, за что вас можно любить.
Едва ли у меня было выражение лица мыслителя.
– Я прежде думала, что любить можно только вопреки всему.
– Любить по-настоящему - это, наверное, не думая как, - пробормотал я.
– Может быть, и так, Рой, но... Но разве вы имели право все это публиковать?
– печально спросила она.
– Они настояли на этом. И Рыжий Майк... Он руководит предвыборной борьбой...
– Ах, боже мой! Какое отношение могут иметь эти интимные подробности к предвыборной борьбе!..
– почти гневно воскликнула Эллен.
Я не стал ей возражать.
Я рискнул поцеловать ей руку. Неужели она простила мне "Мону Лизу"?.. Или у нее было еще что-то на сердце?
Когда я смогу понять ее во всем? И должен ли я это делать?
Мы и не заметили, как нас окружили негры. Оказывается, они узнали во мне "ядерного комиссара" и выражали сейчас свои чувства. Они принесли Эллен букет орхидей, сноп огня, словно пляшущего, как в пылающем костре, с бегущими оттенками пламени, с мерцающими бликами раскаленных углей. Это были пьянящие огни орхидей, от которых, как от счастья, кружилась голова. Вернее сказать, могла бы кружиться моя бедная голова...
Эллен обрадовалась цветам... Если бы она так же обрадовалась мне!.. Она обняла чернокожего, который принес ей цветы. Остальные радостно загалдели. Я хлопал их по голым лоснящимся плечам и расспрашивал о своем старом приятеле, эбеновом Геракле. Но они не понимали. Они были возбуждены и веселы. У них ведь тоже произошли большие события. Старое двоедушное правительство, распродававшее свою страну организации "SOS", было свергнуто. Сейчас к руководству пришли новые люди. Нам с Эллен уже было пора. Давно прошло время, которое отпустил нам добряк Терми.
Симпатичные негры вывели нас короткой тропой к автомобилю.
Мы мчались по великолепному шоссе, разгороженному по средней линии кактусами, и молчали. Как важно растопить лед, разделяющий нас...
И снова я оказался у босса. Нас уже ждали там Терми, его помощники и седая русская, оказывается, знаменитый хирург, спасший Сербурга и Эллен. В самолете они привезли и свою диковинную аппаратуру, хирургический пантограф с кибернетическим управлением, нейтриновый микроскоп...
Я подумал, что мой бывший босс велик даже в своем смертельном недуге, если ради него из коммунистической России доставили все это!