К тебе
Шрифт:
— Ну вот. Гудланд, Канзас. Родной край «Первого Собрания Господня» и пятнадцати других церквей, население четыре с половиной тысячи человек.
Трекс свернул на втором съезде, а затем, петляя по небольшим дорогам, доставил нас в конечную точку. Мы остановились перед небольшим белым домиком с тёмно-красным крыльцом в конце тупика. В доме имелось две передние двери, так что я на миг растерялась, разглядывая их.
— Раньше это был дом на две семьи. Церковь приобрела его, перестроила и превратила в дом приходского
Трекс выбрался из машины и открыл заднюю дверь, чтобы вытащить чемодан, который он мне одолжил, и свою спортивную сумку.
— Скотти! — девушка с длинными светлыми волосами выскочила через москитную дверь справа. Перепрыгнув две ступеньки, она кинулась к Трексу и запрыгнула на него. Он охнул, когда она врезалась в него, но она этого даже не заметила, обхватив его руками и ногами.
Трекс поставил её на землю, улыбаясь.
— Привет, мелюзга, — поздоровался он, растрепав её волосы.
— Ты приехал! — воскликнула она. Повернувшись ко мне, она убрала волосы с лица. — Привет, Дарби!
— Привет, — отозвалась я, наклонившись вперёд на сиденье и помахав ей. Опустив голову, я принялась возиться с ремнём безопасности, и Трекс тут же подбежал, чтобы открыть мне дверь и помочь выбраться из машины. Не успели мы обойти машину сзади, как его родители уже спустились с крыльца. Улыбки с их лиц как ветром сдуло, стоило им увидеть мой округлившийся живот, выпирающий под блузкой.
— Мама, папа… это Дарби. Дарби, это моя мама, Сьюзан, и мой папа, Скотт.
— Рада знакомству, — сказала я, протягивая руку для приветствия.
На Скотте были коричневые брюки, поддерживаемые подтяжками в цвет. Его краснощёкое лицо раскраснелось ещё больше при виде сына. Желваки играли на его скулах. Под белой рубашкой на пуговицах он носил нижнюю рубашку. Отец Трекса был крупным и очень надменным мужчиной. В тщательно выглаженной рубашке, с уложенными гелем волосами, он старательно излучал равнодушие.
Сьюзан с вымученной улыбкой первой пожала мне руку. Трекс внешностью пошёл в мать. Её каштановые волосы с рыжеватым отливом ниспадали волнами, едва доходя до подбородка. Она напоминала мне старые снимки моей матери, но глядя в её глаза, я словно смотрела в глаза Трекса.
— Взаимно. Что ж, идёмте скорее в дом, ребята.
Скотт со Сьюзан возглавили процессию, по пути о чём-то приглушённо споря, я шла в середине, а Трекс, неся наши сумки, тащился позади, плечом к плечу со своей сестрой. Хэйли сдержанностью своих родителей не отличалась, громким шёпотом озвучив вопрос на миллион:
— Дарби что, беременна?
— Ага, — ответил Трекс.
— Ты станешь отцом?
— Ага, — снова подтвердил он.
— Я стану тётей?
— Да, так и есть, — его голос звучал тепло и ласково, в отличие от того, что было раньше этим днём.
Я вошла в дом, мои шаги эхом отзывались по деревянному полу. Дом,
Сьюзан остановилась у входа в заднюю прихожую.
— Мы… э-э-э… мы приготовили вам разные спальни, — пояснила Сьюзан.
— Не думаю, что теперь в этом есть необходимость, — заметил Скотт.
— Разные спальни нас вполне устраивают, — улыбнулась я. — Мы с радостью…
— Мы разместимся в моей старой комнате, спасибо, пап, — перебил Трекс.
— Ты знаешь дорогу, — Сьюзан жестом указала на коридор.
Трекс кивком показал мне следовать за ним. Проследовав в конец коридора, он повернул направо.
— Ну вот, — сказал он, поставив сумки на пол. — Мы будем делить ванную с Хэйли, что всегда весело.
Деревянная обшивка шла от пола до середины стен, дальше шёл гипсокартон, на который крепились кресты и картины в рамах, изображающие Иисуса с ягнёнком на руках и детей, которых спасали ангелы. Местами попадались на глаза призы и книги, но в целом помещение больше напоминало самую обычную комнату для гостей, которой никогда не пользовались.
— Это так неловко. Они ненавидят меня, — тихо сказала я.
— Меня они тоже ненавидят, — улыбнулся Трекс. — Мы два сапога пара. — Его улыбка померкла. — По поводу того, что произошло раньше…
— Мне до сих пор жаль.
— И мне, — Трекс обнял меня, поцеловав в щёку. — Всё будет хорошо. Они просто не ожидали такого. Вот увидишь, мама с ума будет сходить от радости ещё до того, как этот день закончится.
— До тех пор, пока мы не признаемся, что Горошинка — не твой ребёнок.
Он замотал головой.
— Не говори им, Дарби. Не нужно им это знать.
Я отстранилась от него и села на кровать, которая пронзительно заскрипела.
— Я не могу лгать о таких вещах.
— Тебе и не придётся. Они сами решат, что я отец.
— А ты частенько используешь этот трюк, — сказала я, недоверчиво глядя на него.
— Я не хочу ссориться, — его плечи поникли. — Всё будет хорошо, вот увидишь.
— Что мы творим? — воскликнула я, закрыв лицо руками. — Мы заставим твою семью думать, что это твой ребёнок?
— Она и есть наш ребёнок.