К вящей славе человеческой

Камша Вера Викторовна

Дон Диего де Муэна спустился к самой воде и легко вспрыгнул на отшлифованный веками и потоком валун; перескочил на следующий, похожий на спящую корову, а оттуда было рукой подать до сдвоенного островка, заросшего барбарисом, конскими ирисами и похожей на женские волосы травой. В детстве Леон часто приходил сюда за лягушками и рогатыми жуками, а чего он ищет сейчас? Странно было бы ждать, что на островке что-то изменится, если в замке все осталось по-прежнему. Не считая заколоченных дверей в комнаты тех, кто не вернулся.

Его дверь тоже была заколочена, а внутри на брошенном поверх покрывала

плаще чутко спало прошлое. Стоило войти, и оно очнулось. Глупо было думать, что Альконья отпустит де Гуальдо, тем более последнего…

Диего провел рукой по лицу и присел на прячущийся в по-весеннему зеленой траве пегий валун. Точно так же он сидел здесь мальчишкой, грезя о далеких странах и городах. Теперь он их знал: утонувший в сиреневых садах Витте, вечная и великая Рэма с ее храмами, роскошная, знаменитая зеркалами и убийцами Рисанья, белый Аль-Каукат, настороженный, но все равно прекрасный Люстьеж… Неужели они в самом деле существовали и он бродил по их улицам, заходил в таверны, хватался за шпагу, целовал женщин? Казалось, это будет длиться вечно, но блудные сыновья должны возвращаться. На этом держится мир, и он вернулся, потому что перестал принадлежать себе.

Дон Диего при желании мог обернуться хоть ромульянским наемником, хоть хитано или тореро, и его бы не узнали все доносчики Протекты, но Марии нужны безопасность и покой, а что может быть надежней Альконьи? В замок чужому не войти, другое дело, что похождениям дона Диего конец – второй раз из фамильной клетки не вырваться.

В кустах завозилась какая-то зверушка, покачнулись усыпанные длинными ягодками ветви. Изящные темно-красные грозди походили на синаитские серьги… «Судьба человека висит на его шее», – говорят в Аль-Каукате и добавляют, что все проходит, а хитано зовут жизнь – дорогой, а смерть – всего лишь поворотом в ночи, за которым начнется новый путь.

Ночь уже в дороге…Проступает в небеМесяц белорогий.

Разве оценишь покой, не повидав бури, но не каждый уцелевший согласится стать деревом или цепным псом. В Гадаре Леон слышал о рехнувшихся моряках с разбитого корабля. Бедняг выбросило на остров, похожий на земной рай. Там было все, кроме свободы вернуться. Альконья тоже остров. Не для всех – суадит и герцогиня вольны уйти, и они уйдут. В замке останется хозяин с семьей, слуги и осень. Счастливый конец или конец счастья?

Сон мой странный, конь усталый,Запевает песню ветер одичалый

Жаль, нинья боится песен хитано, предпочитая серенады и романсы. Они могут сказать о любви, наверное, могут… О любви понятной и светлой, как утро, как сама Мариита. Теперь она счастлива, только хочет окрестить дочь и пойти с любимым к алтарю, но в Альконье нет ни храма, ни священников…

Путь мой дальний, вечер алый,Не увидит утра путник запоздалый

А ведь ему снилась Альконья все эти семнадцать лет, нечасто, но снилась, и всегда пыльная, выжженная, страшная. Брошенный

дом был честен – он не манил, не обещал, не умолял, а пугал. Почему Леону снились раскаленные холмы и безжалостное белое солнце, не потому ли, что наяву он был счастлив, хоть и не думал об этом?

Ночь уже в дороге…Поднимают рукиТополя в тревоге.Сон мой странный, конь усталый,Запевает песню ветер одичалый.

Хайме де Реваль должен был воевать, а Леон де Гуальдо – торчать в горах Альконьи, но Хенилья решил убить гонца, и все изменилось. Неслучившаяся смерть разорвала цепь, так, по крайней мере, казалось. Леон-Диего умер в захолустной гостинице, просто прикончил его не безымянный конюх, а Мигелито. «Ты не можешь вернуться, – сказал вожак, – и ты не можешь остаться. Это не твоя смерть, отдай ее хозяину. Отдай ее командору. Когда сможешь…»

Землю злобно роетЧерный бык с мычаньемВозле водопоя.Путь мой дальний, вечер алый…Не увидит утра путник запоздалый.

Теперь зашуршало в траве. Диего пригляделся и увидел лягушонка, изумрудного, как молодая листва. Крохотное создание ловко пробиралось между отцветших ирисов к укромной заводи, в глубине которой страусовыми перьями колыхались водоросли. В Рисанье он носил шляпу с такими перьями и назывался сеньором Маэтти, потом это не то чтобы надоело, просто заезжий бездельник, бросая кости, со смешком рассказал: знаменитый Хенилья собрался на старости лет жениться. Кто же знал, что девочка с аквамариновыми глазами затянет в омут и командора, и его будущего убийцу?

Какую бы пьесу о мести и роке сочинил плешивый хозяин театра в Витте, узнай он их историю, но мести не было, просто Альконья взяла свое, как брала всегда. Что ж, дон Диего, живи и будь счастлив в старом замке у водопада. Счастлива же, в конце концов, эта лягушка, пляшущие над заводью стрекозы и Мариита…

Ты мечтал, чтобы нинья принадлежала лишь тебе, хотел защитить ее от всех бед, подхватить на руки, унести за край света, туда, где будете только вы? Мечта исполнилась, вы вместе. Одни. Навсегда.

Ночь уже в дороге…Девушка слепаяПлачет на пороге…Сон мой странный, конь усталый…

2

– Вот он, Гуальдо, сеньор. Замок то есть… Нашелся! – сообщил обалдевший от собственного успеха туторский проводник. Хайме кивнул, разглядывая оседлавшую двуглавую гору крепость, чем-то напоминавшую замок петрианцев на Сциллосе. Та же мощь и вместе с тем легкость, то же единение с окрестными горами, словно эти стены и башни не возведены смертными, а созданы тем, кто творил землю и небо, жизнь и смерть…