К вящей славе человеческой
Шрифт:
– Сгинь! – Рука лоассца дернулась прикрыть глаза. – Наваждение Сатаны, это не можешь быть ты!
– Это он, господин полковник, – внезапно сказал младший, – я вспомнил. Жак выстрелил в него и попал, а он все равно… Я не помню, что было дальше, но это он!
– Кара, – прошептал господин полковник, – это кара за то, что я подвел маршала… Не знать, где козни Сатаны, а где – истина. Не знать вечно…
– Господин полковник! – закричал парень. – Вы сделали все, что возможно, вы не виноваты…
– Я не исполнил приказ, – безнадежно сказал офицер, – я виновен,
Глава 4
«Белолобых» никто не звал. Они явились сами, потому что не знали покоя, а может, еще почему-то. Это было бы интересно…. Это и будет интересно, если у главы Муэнского трибунала наступит утро, и все равно память импарсиала губкой вбирала чужие имена и обиды. Возможно, они станут лишним грузом в его неупокоенной смерти, а возможно – уздой для Бутора, и крепкой уздой. Хайме внимательно слушал про графа Крапу, не забывая поглядывать на возвышавшегося над живыми и мертвыми Хенилью. Мраморное лицо под поднятым забралом оставалось бесстрастным, но импарсиал мог поклясться, что командор доволен и уверен в себе. Он не боялся утра, он вообще ничего не боялся.
– Дон Гонсало! О Господи… – Откуда появился человек в темной куртке, Хайме заметить не успел, но стоявший рядом Диего прошептал:
– Перес! – И Хайме разом стало не до лоасских интриг.
Альконья выпускала жертву за жертвой, чтобы с рассветом вновь пожрать. Возможно, с прибылью.
– Хулио Перес! – резко бросил импарсиал застывшему перед статуей мертвецу. – Именем Священного Трибунала Муэны ты вызван свидетелем по делу Гонсало де Хенилья. Только что ты в присутствии свидетелей подтвердил свое знакомство с упомянутым Хенильей.
– Я был ординарцем дона Гонсало. – Лоасский полковник знает, что мертв, мальчишка, похоже, нет, а Перес?
– Ты был при командоре Муэны в тот день, когда пришли хаммериане?
Увидит Гонсало бывшего подручного или нет? Не увидел, но это ничего не значит. Орел Онсии никогда не забывал, кому и что говорит, потому его и считали правдивым. Хайме тоже считал. До недавнего времени.
– Я был с командором, сеньор. Как и всегда. – Перес смотрел не на Хайме, а на статую, но в этом ничего удивительного не было, тем паче Хенилья зашевелился.
– Я явился по первому требованию Священного Трибунала, – изрек он, – но я не привык ждать. Пусть мне предъявят доказательства моей вины, настоящие доказательства, а не лживые вымыслы убийцы и распутника.
Командор знал толк в допросах и лет десять назад превратил бы Хайме из судьи в ответчика, но сейчас коса нашла на камень. Или камень на косу?
– Вашим ординарцем в Сургосе был Хулио Перес? – деловито уточнил импарсиал, пропустив мимо ушей претензию.
– Да, – сменил тон командор. – Я вспоминаю это имя и этого человека. Это был честный солдат.
– Он здесь.
– Этого не может быть. Он убит.
– Кем?
– Неизвестно. По моему приказу Перес пошел справиться
– Что ж… – Хайме перевел взгляд на бывшего ординарца. – Кто тебя убил?
Безумное дело, безумные вопросы, безумная ночь…
– Вожак хитано, – не стал скрытничать Перес, – его зовут Мигелито.
– Почему?
– Я видел, как он выскользнул из одной комнаты в гостинице, только и всего. Я не ожидал удара, ведь хитано дрались вместе с нами.
– Ты не путаешь?
– Нет, сеньор.
– Дон Диего, вы подтверждаете, что этого человека убил Мигелито?
– Он мне так сказал.
– Что видели вы?
– Перес вошел в комнату, где лежал я, и вынул нож. Мигелито был со мной, но его скрывал полог. Он отобрал нож и вывел убийцу из комнаты. Потом вернулся за мной и сказал, что тот мертв.
– Перес, почему ты хотел убить этого человека?
– Сеньор, я никогда его не видел!
– Видел, только он был младше на семнадцать лет. Его имя Леон-Диего де Гуальдо. Теперь вспомнил?
– Я слышал, что он вез письмо командору и расшибся.
– И это все?
– Да, сеньор.
– Ты не видел, как он приехал, и не брался поводить его коня?
– Нет, сеньор. К дону Гонсало в тот день не приезжал никто.
– Ты был не только ординарцем, но и конюхом?
– Да, сеньор.
– Ты любишь лошадей?
– Да, сеньор. – Показалось или голос слегка дрогнул? Как бы то ни было, это единственная возможность загнать лжеца в угол. Если только Перес лжец…
– Что бы ты сказал о конюхе, покалечившем коня? Намеренно покалечившем. Лошадь долго бежала, конюх взялся ее обиходить, а вместо этого отвел в холмы, перебил ногу и бросил. Она пыталась встать и звала, но рядом не было никого, кроме мертвого хозяина. Его тоже убили, но сразу, а конь должен был умирать долго. Что ты думаешь об этом человеке, Хулио Перес?
– Это… Это безбожно, сеньор!
– Да, – согласился Хайме, – это безбожно. Человек грешен, конь – нет. Значит, ты любил лошадей? Так отвечай за то, что предал и их. Пикаро!
Де Реваль не был уверен, что у него получится, но Пикаро пришел. Он тоже помнил и тоже хотел знать. Оседланный конь показался из-за камней и, ковыляя на трех ногах, побрел к Пересу, а тот… Тот сперва замер, не веря своим глазам, а потом бросился к скалам, но на его пути стоял гнедой жеребец с белой отметиной. Конюх шарахнулся к озеру, вода откликнулась болезненным ржаньем. Пикаро выбрался на берег, и, не отряхиваясь, по колено в тумане потащился навстречу дрожащему человеку. Хайме узнал подаренное отцом синаитское седло, потом его вернули в Реваль, но теперь оно кое-как болталось на мертвой лошади. Конь не скалился, не прижимал ушей, просто раз за разом выступая из ночного марева, ковылял навстречу тому, кто его погубил. Кони не лгут, кони помнят… Люди тоже помнят.