К западу от Октября (сборник)
Шрифт:
– Ну и дела, Крас, – поразился я. – Только что было пустое место. А теперь – глянь!
Мы смотрели во все глаза. На пустыре расцвел огромный шатер, как японский цветок на холодном пруду. Зажглась иллюминация. Не прошло и получаса, как в воздухе потянуло горячими блинчиками; кругом зазвенел смех.
Все это нас заворожило. Прижав руку к груди, я почувствовал, что сердце колотится прямо под ладонью, как игрушечный попрыгунчик. Мне хотелось только смотреть вокруг и вдыхать этот запах.
– Айда домой! Жрать охота! – гаркнул Крас и дал мне пинка, чтобы обойти на старте.
– Отдышись
– Блинчики! – Меня изумил ее дар предвидения.
– Как там цирк? – Отец посмотрел на меня поверх газеты.
– Классно! – сказал я. – Вообще!
Умывшись холодной водой из-под крана, я придвинул стул в тот самый миг, когда мама поставила на стол блины. Она протянула мне кувшинчик:
– Возьми сироп.
Я набросился на еду, а отец поудобнее сложил газету и вздохнул:
– Куда катится этот мир, ума не приложу.
– А ты не читай газеты по утрам, – сказала мама. – От них бывает расстройство желудка.
– Полюбуйтесь! – воскликнул отец, ткнув пальцем в газетную полосу. – Бактериологическое оружие, ядерная бомба, водородная бомба. Это заслонило все другие события!
– У меня, например, – сказала мама, – на этой неделе будет большая стирка.
Отец нахмурился:
– Неудивительно, что мир катится в тартарары: люди сидят на пороховой бочке, а мысли у них – о стирке. – Расправив плечи, он придвинулся ближе к столу. – Задумайтесь: тут сказано, что одна ядерная бомба нового поколения может стереть с лица земли весь Чикаго. А от такого города, как наш, и кляксы не останется. Меня не покидает мысль: как это все прискорбно.
– Что прискорбно? – не понял я.
– Для достижения нынешнего уровня человечество потратило миллионы лет. Мы научились строить города, большие и малые, буквально на пустом месте. Представьте: сто лет назад нашего города не было и в помине. Сколько понадобилось трудов и усилий, чтобы возвести его по кирпичику – а что дальше? Бах – и конец!
– Ну нет, с нами такого не случится, – сказал я.
– Вот как? – фыркнул отец. – Это почему же?
– Не может такого быть, и все.
– Хватит вам. Оба хороши. – Тут мама кивнула в мою сторону. – Ты мал еще, чтоб в этом разбираться. – Потом она кивнула в папину сторону. – А ты годами стар, да разумнее не стал.
Завтрак продолжился в молчании. Потом я спросил:
– Пап, а что здесь было, когда города не было?
– Ничего. Озеро да пригорки, вот и все.
– А индейцы?
– Вряд ли. Просто безлюдная местность: леса, холмы, больше ничего.
– Передай-ка сироп, – сказала мама.
– Бум! – заорал Крас. – Я – атомная бомба! Трах-бах!
Мы стояли в очереди перед кинотеатром «Элит». Настал самый знаменательный день в году. С утра пораньше мы отправились к цирку и торговали шипучкой вразнос, чтобы заработать на билеты. После полудня нас ожидало кино про индейцев и ковбоев, а вечером – цирковое представление! Мы ощущали себя настоящими богатеями и давились от хохота. Крас, без устали изображавший атомную бомбу, вопил:
– Бабах! Полный распад!
На экране ковбои гнались за индейцами. Через полчаса индейцы погнались за ковбоями –
– Гляди, атомная бомба! – Крас впервые за весь день притих.
На экране поднималось огромное серое облако, потом оно развеялось, а линкоры и крейсеры почему-то разломились на части; пошел дождь.
Крас ухватил меня за руку повыше локтя, а сам впился глазами в пылающую белизну.
– Во дает, скажи, Дуг! – Он ткнул меня в бок.
– Супер-дупер. – Хохотнув, я дал ему сдачи. – Мне б такую бомбу! Раз – и школы нет!
– Хрясь! Прощай, Клара Холмквист!
– Бум! Лети, полисмен О’Рурк!
На ужин были мясные фрикадельки с фасолью, зеленый салат и горячие булочки. Отец с непривычно угрюмым видом попытался изложить нам важные научные факты, вычитанные в каком-то журнале, но мама отрицательно покачала головой.
Я не сводил с него глаз.
– Пап, ты не заболел?
– Завтра же отменю эту подписку, – сказала мама. – От таких волнений можно язву заработать. Папа, ты меня слышишь?
– А мы такой фильм смотрели! – сообщил я. – Там атомная бомба разнесла эсминец.
Отец выронил вилку и уставился на меня в упор:
– У тебя, Дуглас, есть поразительная способность говорить самые неподходящие вещи в самый неподходящий момент.
Я заметил, что мама, скосив глаза, пытается поймать мой взгляд.
– Время идет, – сказала она. – Беги-ка в цирк, а то опоздаешь.
Надевая пальто и шапку, я слышал приглушенный голос отца:
– Давай продадим наш магазин. Что скажешь? Мы с тобой давно хотели куда-нибудь съездить, хотя бы в Мексику. Найдем подходящий городок. Может, там и поселимся.
– Ты хуже ребенка, – зашептала мать. – Слышать этого не хочу.
– Я и сам понимаю, это глупости. Не обращай внимания. Кстати, ты права: подписку надо аннулировать.
От ветра деревья сгибались пополам, небо усеяли звезды; посреди холмистой пустоши огромной бледной поганкой вырос цирк-шапито. Красный Язык в одной руке держал пакет воздушной кукурузы, в другой леденец, к подбородку – в точности как у меня – прилипли клочья сахарной ваты.
– Видал: борода растет! – веселился Красный Язык.
Публика оживленно переговаривалась в ярком свете фонарей, а служитель цирка колотил по брезенту бамбуковой палкой и громогласно возвещал, что на манеж выйдут Скелет, Женщина-Гора, Разрисованный Человек и Ластоногий Мальчик. Мы с Красом протиснулись сквозь толпу к билетерше, которая разорвала наши билеты пополам.
Как только мы нашли свои места и уселись на дощатую скамью, снизу грянул большой барабан, а на манеже появились слоны в богатом убранстве. И началось: в горячих лучах софитов солдаты палили из огнедышащих гаубиц; воздушные гимнастки, держась одними лишь белыми зубами, порхали, словно мотыльки, под куполом в облаках табачного дыма; акробаты раскачивались на трапеции среди шестов и канатов; заключенные в клетку львы мягко ступали по опилкам, а дрессировщик в белых лосинах постреливал из серебряного пистолета, извергавшего пламя и дым.