К западу от Октября (сборник)
Шрифт:
– Ничего не понимаю, – окончательно расстроился Чарли.
– Погодка-то какая. Красотища! – Полковник шагнул в осеннюю прохладу, держа по ветру внушительный нос-колун. – Ты что, не любишь это время года, дружище? Прекрасный, прекрасный день! Верно?
Обернувшись, он вгляделся в бледное мальчишеское лицо.
– Можно подумать, сынок, у тебя все друзья разбежались и собака сдохла. Что случилось? На следующей неделе в школу?
– Ага.
– Да и Хеллоуин еще не скоро?
– Через полтора месяца. Ждать и ждать. А как вы думаете, полковник… – вздохнул мальчик совсем горестно, уставясь вдаль на осенний город, – почему у нас в городе ничего не происходит?
– Так уж и ничего – завтра, к примеру, День труда [66] : праздничное
– Тринадцать. Скоро будет.
– Да, в тринадцать жизнь идет наперекосяк. – Полковник закатил глаза, перебирая зыбкие воспоминания внутри черепной коробки. – В четырнадцать – и вовсе заходит в тупик. В шестнадцать – хоть ложись да помирай. В семнадцать – конец света. А там терпи лет до двадцати, чтобы дела пошли на лад. Скажи-ка, Чарли, как человеку накануне праздника дотянуть хотя бы до полудня?
66
День труда – ежегодный праздник в США, который отмечается в первый понедельник сентября; для американских школьников также знаменует окончание летних каникул.
– Это вам лучше знать, полковник.
– Чарли, – произнес старик, избегая пристального мальчишеского взгляда, – я могу переставлять политиков, больших, что твои боровы, могу двигать скелетами в музее городской ратуши, могу заставить локомотивы подниматься в гору задним ходом. Но как быть с мальчишками, у которых перед осенними праздниками плавятся мозги от последней стадии Пустой Безнадеги? Впрочем…
Полковник Стоунстил, воздев глаза к облакам, просчитал будущее.
– Чарли, – произнес он наконец, – мне не безразлично твое настроение, мне не все равно, если ты лежишь на заброшенных рельсах и ждешь поезда. Вот что… Держу пари, в ближайшие сутки город Грин-Таун в штате Иллинойс, с населением в пять тысяч шестьдесят два человека и тысячу собак, изменится до неузнаваемости – ей-богу, чудесным образом изменится к лучшему. Если я проспорю – с меня полдюжины шоколадок, а если проспоришь ты – подстрижешь мою лужайку. По рукам? Спорим?
– Вот это да! – Чарли, сраженный наповал, затряс руку старика. – Спорим! Полковник Стоунстил, я знал, что вы все можете!
– Ничего еще не сделано, сынок. Лучше посмотри туда. Город – Красное море. Я повелеваю ему: расступись! Мы идем! [67]
Старик, чеканя шаг, направился в дом; Чарли побежал следом.
– Итак, Чарльз: либо на свалку, либо на погост. Куда?
Полковник повел носом сперва в сторону той двери, за которой скрывалась земляная сырость погреба, затем в сторону той, что вела на сухой деревянный чердак.
67
Город – Красное море. Я повелеваю ему: расступись! Мы идем! – аллюзия к библейской истории о том, как Моисей со своим народом, дабы оторваться от преследования египтян, приказал Красному морю расступиться (Исх. 14:21).
– Даже не знаю…
Чердак, словно умирая во сне, мучительно вздрогнул от налетевшего сквозняка. Полковник рванул на себя дверь, и осенние шепоты сразу вырвались на волю, а ветер, угодивший в ловушку, заметался под кровлей.
– Слышишь, Чарли? Разбираешь слова?
– Ну…
Подгоняемый сквозняком, как пучок соломы, полковник устремился вверх по темной лестнице.
– Слова все больше такие: время, и старость, и память – много чего. Прах и боль – кажется, так. Да ты послушай, о чем скрипят балки! Погожей осенью только дай ветрам потревожить этот деревянный скелет, и он уж точно заговорит тебя надолго. Расскажет про пламя и пепел, про бомбейское зелье, про кладбищенские цветы-привидения…
– Ничего себе, – выдохнул Чарли, карабкаясь вслед за стариком. – Вам бы для журналов рассказы сочинять!
– Раз попробовал! Забраковали. Ну вот, теперь мы
И впрямь, они оказались у цели – где не было ни календаря, ни месяцев, ни дней, ни лет, только длинные паучьи тени да блики сломанных канделябров, огромными слезами застывших в пыли.
– Вот это да! – воскликнул Чарли от радостного ужаса.
– Спокойно! – осадил полковник. – Ты готов к тому, чтобы прямо здесь для тебя родилось на свет настоящее сногсшибательное полумертвое чудо?
– Готов!
Смахнув со стола чертежи, карты, агатовые шарики, стеклянные глаза-обереги, паутину и клочья пыли, старик закатал рукава.
– Вот что радует: когда принимаешь новорожденное чудо, не нужно кипятить воду и мыть руки. Подай-ка мне вон тот свиток папируса, мальчик мой; за ним поищи штопальную иглу; достань с полки старый диплом; подними с пола упаковку ваты. Шевелись!
– Я мигом. – Чарли бежал и приносил, приносил и снова бежал.
Во все стороны летели засохшие веточки, пучки вербы и рогоза. Шестнадцать рук полковника сновали в воздухе и ловко орудовали шестнадцатью блестящими иголками, обрезками кожи, шорохом луговой травы, дрожью совиных перьев, искрами рыжих лисьих глаз. Сам он пыхтел и невнятно фыркал, а все восемь пар волшебных конечностей кружили и пикировали, танцевали и укладывали стежки.
– Ну вот! – показал он кончиком носа. – Наполовину готово. Обретает форму. Приглядись-ка, дружок. Что здесь начинает вырисовываться?
Обогнув стол, Чарли так вытаращил глаза, что рот открылся сам собой.
– Да ведь… да ведь… – забормотал он.
– Ну?
– Это же…
– Ну? Ну?
– Мумия! Не может быть!
– Может! Дьявол меня раздери, парень! Может!
Полковник навис над столом. Погрузив пальцы глубоко внутрь своего творения, он прислушивался к его шепоту, возникшему из тростника, чертополоха и сухих цветов.
– Резонно будет, если ты спросишь, зачем создавать мумию? Ты, ты вдохновил меня на это, Чарли. Ты меня к этому побудил. Иди-ка, посмотри в окно.
Мальчик поплевал на стекло и оттер от пыли и грязи небольшой кружок.
– Ну-с, – заговорил полковник. – Что ты видишь, парень? Как там дела в городе? Не замышляется ли убийство?
– Скажете тоже…
– Не бросается ли кто-нибудь вниз головой с колокольни? Не истекает ли кровью под взбесившейся газонокосилкой?
– Не-а.
– Не бороздят ли озеро железные «Мониторы» и «Мерримаки» [68] , не падают ли дирижабли на масонский храм, не погребают ли под руинами шесть тысяч масонов единым махом?
– Скажете тоже, полковник, – у нас в Грин-Тауне всего-то пять тысяч жителей!
– Гляди в оба, парень. Ищи. Высматривай. Докладывай!
Чарли пристально смотрел на плоский, как блин, городок.
– Дирижаблей не обнаружено. Масонских руин не обнаружено.
– Молодец! – Подскочив к окну, старик остановился рядом с Чарли и тоже начал производить осмотр местности. Он указывал в разные стороны то рукой, то носом. – В этом городе за всю твою жизнь не было ни убийства, ни пожара в сиротском приюте, ни жестокого маньяка, вырезающего свое имя на женских ногах! Согласись, парень: Грин-Таун, что на севере штата Иллинойс, – самый неинтересный, безрадостный, захудалый, тоскливый городишко за всю историю Римской, Германской, Российской, Британской и Американской империй! Если бы здесь родился Наполеон, к девяти годам он бы сделал себе харакири. От скуки. Если бы здесь рос Юлий Цезарь, в десять лет он бы пробрался на Римский форум и заколол себя собственным кинжалом…
68
Не бороздят ли озеро железные «Мониторы» и «Мерримаки»… – «Монитор» – броненосное судно северян, «Мерримак» – южан; 9 марта 1862 г. между ними состоялся бой возле гавани Норфолка, штат Виргиния, – первое в истории столкновение броненосных кораблей. И если «Мерримак» – это был обычный фрегат, обшитый бронеплитами, то сконструированный Джоном Эриксоном «Монитор» представлял собой корабль небывалого прежде типа и дал название новому классу военных судов.