К. Р.
Шрифт:
Так они и встретились на перекрестке жизни и теории: Рачинский, Толстой, Великий князь Константин Константинович, Победоносцев и Великий князь Сергей Александрович.
Константин читал о Иване III у историка Соловьева. Сравнивал Соловьева с Карамзиным. У последнего устарелый слог, но пишет он заманчивее, живее и как-то теплее.
Константин мучился: сможет ли он когда-нибудь написать историческую драму?
Он даже обсуждал «это мучение» с Наследником Николаем Александровичем. После обеда они уединились в малой гостиной и рассуждали об эпохе Ивана III, говорили о самозванце и Царевиче Дмитрии, о смерти Павла I. Говорили откровенно. Потом перешли к восточному вопросу, к последней
— Мне кажется, Костя, — как всегда ни на чем не настаивая, сказал Ники, — не следует уходить только в хронологию исторических описаний. Лучше «читать» время по обыкновенной жизни обыкновенных людей. Легче понять исторические пики на равнине — мне так кажется…
— А я и читаю «Домострой» Сильвестра. Вот до чего дошел…
— Тебе «Домострой» точно нужен, — засмеялся Ники. — Каждый год в Мраморном детский хоровод все шире…
— Если серьезно, Ники, мне графиня Комаровекая прислала целую тетрадь неизданных писем Гоголя. Не помню, откуда они у нее. Так вот, в одном из этих писем Гоголь советует всем, кто хочет быть истинно русским человеком, читать «Домострой» — очень нужную книгу. Я сожалею, что познакомился с ней так поздно. Могу тебе ее прислать.
— Пришли. «Домострой» — дом строить. Это ведь и пространственно можно понимать, ведь верно?
— Государственно, Ники. — Константин был совершенно серьезен.
Утром он ехал в роту на молебен, потом провел занятия с молодыми солдатами и остался доволен усилиями субалтерна Воронова, который отвечал за новобранцев. Помчался на Высшие женские курсы, потому что обещал приехать на репетиции лекций по русской истории, и к тому же Императрица Мария Федоровна (Дагмара, как продолжал называть ее Константин) и Государь собирались на неделе быть на курсах и посмотреть, как готовят молодых воспитателей и кандидатов на учительские должности.
— Пожалуйста, Костя, ни слова о моем приезде на курсы. Я не хочу, чтобы это было известно заблаговременно. Треволнения, суета, лишние наказания и выговоры бедным учащимся. Прошу тебя! — сказала Дагмара.
Он смотрел на нее — то же очарование, простота и непосредственность в обхождении, и во всем облике мерцание, что-то музыкально-ритмическое. Она была немного бледна, жаловалась ему, как близкой душе, на нездоровье и что после того, как не стало милого доктора Боткина, ей некому довериться. Хотелось обнять ее, но он лишь вспомнил посвященные ей стихи, подумав, что с тех пор, как написал их, она ничуть не изменилась.
На балконе, цветущей весною, Как запели в садах соловьи, Любовался я молча тобою, Глядя в кроткие очи твои. Тихий голос в ушах раздавался, Но твоих я не слышал речей: Я как будто мечтой погружался В глубину этих мягких очей. Все, что радостно, чисто, прекрасно, Что живет в задушевных мечтах, Все сказалось так просто и ясно Мне в чарующих этих очах. Не могли бы их тайного смысла Никакие слова превозмочь… Словно ночь надо мною нависла, Светозарная, вешняя ночь!А на курсах все же намекнул о приезде высокой гостьи. [40]
Константин ехал с Государем
Потом спросил, что нового готовят «Измайловские досуги». Хвалил стихи графа Голенищева-Кутузова за благородство и задушевность.
— Вы не собираетесь Арсения Аркадьевича продвинуть в академики по разряду изящной словесности, а, Костя?
40
Ни высокие гости, ни Великий князь — создатель высшего женского учебного заведения, оборудованного по последнему слову науки, с прекрасным преподавательским составом, с новым современным общежитием, с филиалом Опытной Константиновской гимназии — не узнают, что после Октябрьской революции курсы будут переименованы в Первый педагогический институт, что деканом его станет академик Платонов, а потом знаменитый физиолог Тур. И этот, с мировым именем, ученый в 1922 году (не лучшее время для воспоминаний о Царской семье) на выпускном акте пригласит присутствующих почтить память августейшего основателя Института Великого князя Константина Константиновича.
Иногда и пожар революции бледнеет ввиду всеблагого дела…
– Poeta nascitur, поп fit —поэтами рождаются, а не становятся. Кутузов поэтом родился. Но почему-то пошел в управляющие сразу двумя земельными банками — Дворянским и Крестьянским… И о поэзии не помышляет.
— А ты пошел в командиры Государевой роты и Преображенского полка, хотя и поэт… Вот только кому из вас удастся развенчать наших нигилистов и узнать, на какие цели направляются их силы?
— Мне удастся! — весело и для самого себя неожиданно сказал Константин.
— Ну-ну… — Царь, пожалуй, удивился, а Дагмара одобрительно засмеялась.
Вернувшись в Павловск, Константин легко вздохнул: на сегодня — всё! Он себе устроит свободный вечер с книгой, сигарой и стаканом чаю на маленьком столике — и в полном одиночестве. Но в голове почему-то оставался разговор с Царем. Конечно, Голенищева-Кутузова изберут почетным академиком. Что же касается нигилистов, Кутузову с ними не справиться. Хотя… Иван Александрович Гончаров как-то указал Константину на Голенищева-Кутузова как на подходящего товарища по лире. Гончарову нравилось стихотворение Кутузова «Так жить нельзя!..»:
Так жить нельзя! В разумности притворной, С тоской в душе и холодом в крови, Без юности, без веры животворной, Без жгучих мук и счастия любви, Без тихих слез и громкого веселья, В томлении немого забытья, В унынии разврата и безделья: Нет, други, нет! Так дольше жить нельзя!В этих стихах Гончаров видел похожесть мировосприятия Константина и Кутузова: «… теперь так не пишут более, и почем знать, может быть, именно Вам, поэту К. Р., суждено рассеять нигилизм, эту печальную болезнь нашего века…»
В том же ряду, что и «борьба с нигилизмом», стояли и организованные Константином в годы его службы в Измайловском полку литературные заседания в Офицерском собрании, названные «Измайловскими досугами». Суворинская газета «Новое время» была удивлена фактом существования в среде высшей аристократии товарищеских кружков, в которых интерес к литературе и искусствам оказался весьма серьезен.
Действительно, на «Досугах» делались сообщения о вершинах и новинках изящной словесности, о научных открытиях, выступали как свои, полковые, так и известные поэты, писатели… И все это к тому же составляло серьезную конкуренцию бравым офицерским кутежам.