Кабальеро де Раузан
Шрифт:
– Не приняла, потому что люблю его; это навредит мне, и репутация не восстановится.
– Лаис, я восхищаюсь вами! – воскликнула Эва и обняла ее. – Я пришла сюда, как уже сказала, чтобы поплакать вместе и утешить вас; но теперь вижу, вы гораздо достойнее тех, кто говорит о вас глупости. Передумайте, прекратите уединение, поедем в город. Не избегайте тех, которые сегодня вас порицают, а завтра будут рукоплескать.
– Потом, я поеду потом.
– Нет, Лаис, прямо сейчас. Вы будете оттягивать каждый день, не будем терять время. Поедем в город, покажем общественности, оставайтесь собой. Моя карета к вашим услугам, поедем!
– Поедем! – сказала
Через полчаса, к огромному удивлению всех, Лаис и Эва де Сан Лус весело гуляли в городскому саду. Вечером они побывали в опере. Лаис поднялась в глазах общественного мнения, которое посчитало благородным и выдающимся поддержать кабальеро де Раузан. Общество ей рукоплескало, а в числе первых – сеньор де Раузан. После падения последовали овации.
Доктор Ремусат сказал тем вечером кабальеро:
– Любовь – это не преступление.
– А тем более храбрая любовь, – заметил кабальеро.
По окончании представления, Лаис сказала Эве:
– Я поеду в карете, вернусь в Тускуло. Я очень благодарна вам за то, что сделали для меня. Вы приедете ко мне снова?
– Да, чтобы поговорить о нем: я тоже люблю его.
– Вы?
– Да, только вы смогли что-то сделать для него, а я нет.
– Ладно, буду ждать вас. Мы не можем ревновать друг к другу: кабальеро де Раузан женат.
– Вы знаете?
– Мне сказал по секрету об этом Пакито, после моего падения.
Однажды, когда сеньор де Раузан обедал со своими друзьями, завели речь о политике и войне. Сеньор де Сан Лус сказал ему:
– Судя по всему, вас очень волнует политика.
– Ничего подобного, сеньор. Политика – древний идол, которому поклоняются глупцы и спекулянты. Да, я выступил по поводу некоторых вопросов, и за исключением одной речи в парламенте и нескольких заметок в газетах, меня никогда не волновало то, что является великим обманом.
– Вы сказали великий обман?
– Именно. Тираны прикрывались порядком, демагоги – свободой, но все это отвратительная спекуляция. Идея республики Платона, этого мечтательного ума, на сегодня кажется такой ясной, как день, а божественное право королей опирается все на ту же силу, которая есть у них вот уже шесть тысяч лет. Все республиканцы простодушны, а монархисты лицемерны. Мир идет по одному пути, народы – по другому, как реки текут в разных направлениях. Политический порядок – это искусственно созданный порядок; сложись все иначе, Октавиан и Кола ди Риенцо, Наполеон и Бурбоны, Симон Боливар и Фердинанд VII договорились бы между собой, а наша глупость рассмешила бы их. Правила, законы, системы – это образ жизни, способ управления, удобный для правителей, но не для тех, кем они руководят, так что нет среди них нужного человека, прекрасного или совершенного.
– Есть что-то горькое в этих заключениях, – заметил один из присутствующих.
– Нет, сеньор, – ответил кабальеро, – хотя да. Во всех крепких напитках есть горечь осадка, которую ощущаешь, выпивая до дна. Горечь возникает от пресыщения или переживания. Свободная республика – паутина, а права начальников крепки, как сталь.
– А война… вы воевали, сеньор де Раузан? – спросил доктор
– Война – это применение силы против наших ближних, и обычно на уничтожение. Все живые существа ведут войну. В каждой сотне человек один с умом, остальные девяносто девять без ума. Есть львы, и есть овцы. Последних я так называю не за невинность, а за слабость. Могущественный лев при желании отберет последнее. Сильный всегда довлеет над слабым, и власть позволяет действовать так, как ей заблагорассудится.
– Не всегда, сеньор.
– Только когда обстоятельства не могут ей этого позволить. А разве история не является борьбой народов друг с другом или всемогущих против слабых? Цивилизация и христианство не в силах помешать насилию, которое преодолевает любые препятствия, как северный ветер продувает тропический лес. Любая война – это завоевание. Я воевал в Африке против Аб-дель-Кадера, арабского эмира. Война там шла, поскольку Франция была сильна, а Хуссейн-бей – нет.
– Абдель-Кадер – выдающаяся личность нашего века, – сказал Сан Лус.
– Именно так. Его история – еще одно доказательство, что удача бывает не одна. Аб-дель-Кадер обязан известности своим познаниям, которые в другой стране просто смешны.
– Как это, сеньор? – спросил Сан Лус.
– Потому что Аб-дель-Кадер знает только Коран, в котором нет науки, теорий, а одна вера, поэтому и обман. Но этого достаточно, чтобы управлять народным воображением и простыми чувствами. Его восхождение – самая обычная случайность. Аб-дель-Кадер в Европе и Америке не стал бы даже капитаном кавалерии, а в долинах гор Атласа стал великим военным и князем, союзником и врагом Франции.
– Вы знакомы с ним?
– Да, я познакомился с ним, когда тот сдался генералу Ламорисьер с условием, что он уедет в Александрию или в Сан Хуан де Акко, но обещание генерал не исполнил. Аб-дель-Кадер родился в 1806 году, и в двадцать пять лет был признан лучшим наездником Берберии, что мало значит для образованного населения. Аб-дель-Кадер был жесток, хотел воспользоваться французским завоеванием Алжира, чтобы объявить неверным священную войну. Ему дали титул «рубщик христианских голов во имя любви к Богу». Он провозгласил о создания Арабской Империи, был неустрашим, неутомим и изворотлив. Своей славе он обязан материальным обстоятельствам и моралью своего народа, которых использовал, скорее всего по наитию, чем по расчету. И однажды он пал, потому что народ устал от него, как устает любая орда от своего полководца. Потомки унаследовали лишь это имя. Труд его оказался лишь проходящей тучей.
– Вы говорили с ним?
– Да, благодаря владению арабским языком. Его речь была воодушевленной и выдающейся. Он восхищался Наполеоном I; считал себя очень благочестивым, но был скорее амбициозен, чем испытывал религиозную страсть. Офицер генерала Трезель советовал ему заключить мир с Францией и больше не гнаться за приключениями, которые могут стать неудачными. Аб-дель-Кадер сказал: «Три года назад я был лишь одним из четырех сыновей моего отца. Много раз я убивал людей в битвах, чтобы завладеть лошадьми и одеждой, зачем же мне так рано радоваться своей судьбе?» Каждый день я приходил в четыре вечера к дверям его палатки и присутствовал на его молениях. Затем полчаса он проповедовал, осторожно подбирая нужные слова. Его обед был умеренным, но хорошего качества. Он не курил табак и не пил кофе. Ему нравилось рыть канавы, и его одежда была проста, так что от подчиненных его отличали лишь богатое оружие и красивые лошади.