Каббала и бесы
Шрифт:
Солисты выделывали голосами немыслимые фортели, барабанщик задиристо и звонко колотил по трубочкам, дощечкам, тарелкам и целой эстакаде барабанов, барабанищ и барабанчиков, и об ущербном составе оркестра забыли спустя несколько минут.
Еды на столах было не много, а несколько бутылок вина, поставленные для порядка на круглый прилавок посреди зала, так и остались нераскупоренными. Томящиеся целыми днями за книгами ешиботники – соученики Эльханана – оттягивались по полной, без еды и вина. Молодая, нерастраченная сила весело толкала кровь, била в голову, завивая ноги замысловатыми кренделями.
Танцевали на своих половинах – женщины отдельно, мужчины отдельно. Сквозь щели высоченной решетчатой перегородки, делившей зал на две части, нет-нет да
Наедине молодожены оказались около двух часов ночи. О чем-то переговаривались – так, лишь бы заполнить пустой, осторожный воздух. Предстоящее висело над головами, точно угроза: отменить его было уже невозможно. Наконец Эльханан вспомнил, что речь идет о заповеди, и, оборвав фразу на полуслове, порывисто шагнул к Эстер. Обнимая ее, он смял коротко хрустнувшие кружева свадебного платья и вздрогнул от испуга. Эстер неумело обхватила руками его поясницу и прижалась щекой к лацкану сюртука. По ее телу тоже прокатывались волны дрожи – еще бы, ведь это было первое объятие в ее жизни.
– Слушай, – предложил Эльханан, отстраняясь, – а давай ничего не будем делать. Отложим на завтра – и всё. Никто же не узнает!
Эстер фыркнула и захохотала. Эльханан протянул руку и осторожно провел пальцем по пушку над прыгающей верхней губой.
Дальнейшее оказалось не таким интересным и, особенно вначале, не очень-то приятным занятием. Если бы не помощь Эстер, наверное, ничего бы и не получилось, но вдвоем, вспоминая каждый про себя советы и наставления, они кое-как справились с заповедью. Моясь под душем, Эльханан дал себе слово не утруждать жену исполнением супружеских обязанностей. Только для продолжения рода. Не больше.
Через две недели выяснилось, что Эстер беременна, а еще через две наступил месяц нисан [102] и началась большая пасхальная уборка. Ешивы закрылись на каникулы, и ешиботники, вооружившись щетками, швабрами и прочим инвентарем, бросились на розыски хамеца. [103]
Свою двухкомнатную квартирку, которую родители сняли для них на первые несколько лет совместной жизни, Эстер и Эльханан выдраили до блеска. Тоненькой отверткой Эльханан прочистил щели между мраморными плитами пола, леской проверил зазоры в стульях, покрыл блестящей фольгой кухонный стол и газовую плиту.
102
Нисан – седьмой месяц еврейского года. Соответствует обычно марту-апрелю. Пятнадцатого нисана начинается праздник Песах.
103
Хамец – любое мучное блюдо, в том числе хлеб, при приготовлении которого в тесте произошел процесс брожения. Закон запрещает употреблять в пищу хамец в течение всех дней праздника Песах, а также предписывает «устранить квасное из домов ваших», то есть в это время еврею запрещено держать в своем жилище хамец. Цель уборки, продолжающейся несколько недель перед наступлением праздника, – полная очистка дома от любых видов «квасного». Во время праздника используется специальная «пасхальная» посуда, которую перед первым употреблением очищают, погружая в кипяток.
Последним, завершающим ударом должно было стать кипячение посуды. На свадьбу им подарили множество кастрюль, сковородок и столовых приборов. Те что попроще Эстер использовала на каждый день, а дорогие отложила для Песаха. Теперь, по правилам, предстояло окунуть их в кипящую воду, а потом отнести в микву.
Эльханан взял взаймы у соседей специальный бак, огромное никелированное чудище, водрузил его на плиту и долго заполнял водой. В бак умещалось литров тридцать, если не больше, но зато в него влезала самая большая кастрюля.
Закипало чудище очень долго, казалось, что огонь не в силах разогреть такую огромную массу воды. Но наконец из отверстия в крышке повалил с
Вбежав на кухню, Эльханан обнаружил Эстер без чувств, распростертую в луже исходящего паром кипятка. Бак валялся рядом, судя по всему, его падение сшибло Эстер с ног.
Она лежала на полу в темнеющем от воды платье, и по ее лицу стремительно расползались багровые пятна ожога.
Пасхальный седер он провел в больнице, рядом с постелью жены. Эльханан негромко читал Агаду, прерываемую стонами Эстер, и пил четыре обязательных бокала вина, не чувствуя ни вкуса, ни удовольствия.
Эстер выписали через четыре недели. Ее верхняя губа превратилась в бесформенный рубец, кожа щек стянулась, а груди представляли собой розовое, покрытое полосами шрамов мясо, прикосновение к которому вызывало у Эльханана легкую дрожь отвращения. Слово, данное самому себе в первую брачную ночь, реализовалось чудовищным, невообразимым образом.
Слова, слова, слова… С какой осторожностью нужно относиться к этим, казалось бы, мгновенно исчезающим в мировом пространстве звукам.
Ожоги не повлияли на беременность: в положенный срок Эстер родила здорового мальчика. Навалились хлопоты, пеленки, прививки, а вместе с ними и радости первой улыбки, смешного гуканья, умильных ужимок и гримас. На жену Эльханан старался не смотреть, ее изуродованное лицо пугало. Их постели стояли в разных концах спальни, а вилку или другой необходимый предмет он никогда не передавал из рук в руки, а клал на стол.
Написано в Святых Книгах, что лучшее время для супружеской близости – это субботняя ночь. Так Эльханан объяснил жене свою холодность. С учетом месячных и запрещенных после них семи дней для близости оставались только две ночи в месяц. Но даже их оказалось более чем достаточно: Эстер беременела от одного прикосновения мужа.
Через пять лет у них было пятеро детей – трое мальчиков и девочки-близнецы. Эстер пришлось уйти из больницы, где она работала медсестрой, и подрабатывать частными визитами – делать уколы на дому. Денег катастрофически не хватало, и Эльханан вместо вечерней учебы устроился на ювелирную фабричку в промзоне Реховота. Работа ему досталась самая вредная – окунать серебряные кубки, подсвечники и подносы в ванны с гальваническим раствором. Платили за нее прилично, потому что никто не соглашался стоять у этих ванн; уверяли, будто ядовитые испарения уничтожают мужскую силу. Но Эльханану только того и надо было, он с удовольствием соглашался на сверхурочные, принося в конце месяца солидную прибавку к зарплате.
С женой Эльханан почти не разговаривал. Только о детях и хозяйственных проблемах, ведь сказано: умножающий беседы с женщинами умножает количество глупости в мире. И пояснили комментаторы, что в первую очередь это относится к жене. Эстер поначалу обижалась, а потом привыкла: ей, похоже, вполне хватало общения с соседками, мужья которых также безвылазно учили Тору, и со своими детьми.
В субботу на длинной утренней молитве Эльханан молиться не мог. Всё его раздражало: громкий голос кантора, сопение прихожан, их кашель, сморкание, разговоры. Нет, внешне он выглядел обычно: как все, склонялся над молитвенником, вставал вместе со всеми, кланялся. На самом деле Эльханан ждал, когда отгремит последний «кадиш», [104] молящиеся, шаркая подошвами, покинут синагогу и он останется один, совершенно один, в огромном пустом зале.
104
Кадиш – по-арамейски – «святой», молитва – прославление святости имени Бога и Его могущества. Кадиш составлен на арамейском языке. Это один из немногих компонентов еврейской литургии, в котором имя Бога заменено местоимением «Он» или эпитетами и отсутствуют прямые обращения к Нему.