Каббала

Уэйт Артур

16 Свидетельство скорее косвенное; это всего два коротких пассажа из «Послания святого Агобарда… об иудейских предрассудках». В первом евреи обвиняются в диких представлениях о Боге на основании того, что они якобы верят в наличии у Него тела с членами и всеми телесными свойствами – органами зрения, слуха, языком и т. д.; также и того, что они видят только одно различие между телом Бога и телом человека, созданного по Его образу, а именно что пальцы у Него лишены гибкости, поскольку Бог-де ничего не делает руками. Агобард явно ссылается на Описание тела Бога (тема Шиур кома – буквально «Размер тела» в еврейской мистике. См.: Шолем Г. Указ. соч. С. 100 и далее). Во втором пассаже говорится: «Далее они верят, что буквы их алфавита существовали от вечности и до Сотворения мира были наделены различными служебными свойствами, благодаря чему управляют тварными вещами» (St. Agobardi, Lugdunensis Episcopi. Opera Omnia. Patrologiae Cursus Completus… accurante J.P. Migne. Paris, 1851. P. 78 et seq.). Это позволяет предположить либо знакомство с Сефер Йецирой, хотя смысл несколько извращен,

либо ссылку на Алфавит рабби Акивы, датировка обеих пространных версий которого вызывает разногласия. Источником высказывания могут быть и Талмуды. Карпп (Op. cit. P. 129) настаивает, что Агобард почти буквально цитирует Алфавит.

17 Франк твердо настаивает на этом, утверждая, что эти ссылки служат доказательством существования книги, известной немногим, и что эта книга идентична Сефер Йецире в том виде, в каком она дошла до нас сегодня (Franck. La Kabbala. Paris, 1843. P. 75 et seq.).

18 См. Приложение IV.

19 Это же можно сказать и об адептах христианской мистики. Смотрите, например, книгу анонимного автора, озаглавленную Lettres from a Mystic of the Present Day. 2-d ed. London, 1889. P. 205—207. «Очевидно, прежде чем овладеть Именем, необходимо познать различные имена Бога. Имя охватывает нас, тогда как другие суть разные внешние дворы, через которые мы входим в Святилище или Имя Бога; в сем имени обретаем мы пажити, куда бы ни завлекла нас наша внешняя жизнь». Ср.: Saint-Martin. L'Esprit de Choses. Vol. II. P. 65 et seq.

20 Необходимо заметить, что Майер Ламбер (Mayer Lambert), один из французских переводчиков Сефер Йециры, утверждает, что она не имеет никакого отношения к Каббале, под которой он понимает метод мистического толкования Библии по буквам текста и метафизическую теорию, опосредующую связь Бога с миром через ряд эманаций Божества. Что касается времени происхождения этой теории, то он согласен, что это одни из многочисленных мидрашим эпохи создания Талмудов. Следует заметить, что такое определение Каббалы совершенно не согласуется с Зогаром.

²¹ Cм.: Mordell Ph. // Jewish Quarterly Review, 1913 (о традиции, согласно которой Сефер Йецира была написана Йосефом бен Уз-зиэлем в конце V в.).

II. Современная критика Зогара, или Книги Сияния*

Комментарии на Сефер Йециру, предшествовавшие публикации Зогара, не претендуют на древность и могут быть рассмотрены позднее. Точно так же можно на время отложить анализ предполагаемых каббалистических следов у писателей, творивших до этого события. Можно сразу перейти к проблемам, связанным с Книгой Сияния. Главные вопросы суть: 1) правы ли современные критики, датирующие происхождение Зогара XIII в. и считающие ее автором рабби Моше Шем Тов де Леона; 2) имеются ли свидетельства, подтверждающие, что хотя бы частично доктрина Зогара существовала значительно раньше или, как утверждает предание, в эпоху императора Антонина**.

Искать ответ на оба вопроса в современном Израиле бесполезно. Сефер Йецира появилась до того, как сложилось элементарное понятие критики документов; точно так же Зогар начал циркулировать в неоднородной среде, и его либо принимали, либо отвергали a priori. Кому было отвратительно иго Аристотеля, которое рабби Авраам Бен Давид ха-Леви (ум. ок. 1126 н. э.), рабби Авраам бен Меир ибн Езра (ок. 1092—1167) и Моше Маймонид (1131 – 1201) возложили на шею народа Израиля, тот встретил ее с распростертыми объятиями¹. Та многочисленная часть Израиля, что была привержена астрологии и магии, всем сердцем приняла Зогар: хотя он не был ни астрологией, ни магией, его учение отвечало их внутренним мистическим склонностям. С другой стороны, поклонники Аристотеля его ненавидели за то, что к нему были неприложимы их методы². Лишь в наши дни появились аргументированные высказывания еврейских мыслителей относительно Зогара: его защитников – Кониц в 1815 г.³, Франк в 1843 г., Давид Луриа в 1857 г.⁴, Мунк в 1859 г.; или яростных противников – Грец в Германии⁵, если ограничиться одним примером.

Говоря о влиянии, оказанном Каббалой на христианский мир, Сефер Йециру следует отличать от Зогара. Первая не имела ни малейшего влияния; действительно, она стала нам известна благодаря монаху исключительно эрудированному и в такой же мере экстравагантному, но случилось это в XVI в., и сам трактат не привлек к себе должного внимания. Изложенные в нем концепции о динамике сфирот, комментарии рабби Абрахама и рабби Азриэля заинтересовали некоторых ученых мужей; но в целом этот трактат не выдерживал сравнения с главным корпусом. Для христианского исследователя Каббала была либо собственно Зогаром, либо производным от него, и, как увидим, ему приписывали исключительно евангельскую направленность: иначе говоря, открытие, что в Израиле с незапамятных времен, как это понималось, существовало тайное учение, которое со всей очевидностью содержало аналогии и даже тождества с основоположными догмами христианства, столь откровенно выявляло заблуждение евреев, демонстрируемое ими же самими, что их обращение казалось абсолютно неизбежным⁶. Поэтому древность традиции на тот момент не оспаривалась в христианском мире, к тому же, повторяем, критическое отношение к документам в то время еще не созрело. В XIX в. всем была свойственна серьезная, хотя и объяснимая ошибка – верить, что автором произведения является тот, кому это произведение приписывают. Люди верили утверждениям о древности Зогара по тем же причинам, по которым их убедили в древности Гомера. При существующем уровне научных знаний поставить под сомнение что-то одно значило

разверзнуть бездну под всем остальным и в конечном итоге поставить под сомнение всю древнюю литературу. Конечно, по прошествии времени, когда стало ясно, что этот евангельский инструмент неэффективен в плане обращения евреев, возникло и сомнение в его наличии в Зогаре, но и тогда причиной было отнюдь не критическое мышление. Правда, и в самый пик энтузиазма раздавались отдельные скептические голоса, впрочем, также не из критических соображений, а из предвзятости⁷. Христиане, отвергавшие Зогар, немногим отличались от отвергавших его евреев: последние делали это по причине своей приверженности Аристотелю, первые – потому что были христианами и в гетто видели не что-либо доброе, а лишь окончательную нераскаянность заблудшего разбойника от толедской учености⁸.

Легковерие или, по крайней мере, бессилие ученых мужей тех времен с лихвой окупалось энтузиазмом позднейших критиков Каббалы. Могу свидетельствовать, что в некоторых случаях они, хоть и на свой лад, относились к проблеме с таким же предубеждением, с каким относился к ней хитроумный библиограф XVII в. Юлиус Бартолоччи. Сама мысль о возможности существования параллельной традиции духовности и мудрости, да еще издревле сохраняемой вне ведения римской Церкви в отвергнутом доме Израиля, была оскорбительна для католического сознания. По тому же ходу мысли современный христианский мир не мог смириться с тем, что существует некая эзотерическая литература, достойная всяческого внимания. Поэтому легче было признать Зогар литературной подделкой XIII в. Попытаемся теперь представить себе, куда это могло завести.

Есть литературные фабрикации, которые не требуют особой учености для развенчания, поскольку сами разоблачают себя по всем статьям. В области изящной литературы достаточно назвать поэмы Т. Раули. Как известно, это была мистификация от начала и до конца; все здесь настолько явно шито белыми нитками, что разоблачение не заставило себя долго ждать. А вместе с тем у этих поэм имелось немало поклонников, искренне верящих в их подлинность, и, даже когда Белл издал Чаттертона, род Раулеманов еще не пресекся, иначе издатель не описывал бы их столь живо, причем набросанные им портретные черты можно считать типичными для людей такого рода. Верующего в реальность Раули, говорит Белл, невозможно переубедить, и это свойство неотъемлемо от любого горячего приверженца литературных фальсификаций. История рукописей Раули очень близка многочисленным оккультным документам, наиболее яркими образчиками которых могут служить книги по церемониальной магии. Едва ли можно найти что-либо более вопиюще фальшивое, более несообразное, чем иные версии Ключей Соломона и ему подобное или Сакральная магия Абрамелина-мага, и, однако, еще каких-то десять лет назад у них были в Англии свои последователи, с пеной у рта отстаивающие их древность или древнееврейское происхождение, в зависимости от конкретных притязаний текста.

Есть также литературные фабрикации, базирующиеся на некотором неоспоримом факте и на нем выстраивающие здание мистификации. Незачем далеко ходить, вспомним поэмы Оссиана, под которыми имелось некое несомненное ядро блуждающей гэльской традиции, мотивы которой виртуозно разработал Макферсон. Результат мог ввести в заблуждение даже маститого критика, и все равно разоблачение подобного произведения лишь дело времени. В данном случае эпос Уоллеса был сокрушителен для Фингала. Латиноязычные алхимические трактаты, приписываемые Геберу (Джеберу), можно привести в качестве наиболее типичных примеров подобных подтасовок в оккультной литературе, если принять точку зрения Бертелота, утверждающего, что они не имеют ни малейшего сходства с арабскими оригиналами, поскольку таковые существуют⁹.

И наконец, есть произведения, которые могут быть сознательно сфабрикованными, а могут и не быть, но в них введено столько подлинного материала из области той литературы, частью которой они сами претендуют считаться, или скомпонованы столь мастерски и сообразно, что по недостаточности методов критического анализа трудно прийти к окончательному выводу относительно их происхождения. Не знаю, есть ли яркий пример подобной фабрикации в belles lettres, в жанре художественной литературы. Ближе всего, пожалуй, Хогг (Hogg) Jacobite Relics of Scotland. В этом сборнике, несомненно, много оригинального материала, хотя есть основания подозревать, что Эттрик Шеферд привнес сюда плоды своего поэтического гения, отчего критики, хотя и не вовлекаясь в эту проблему слишком серьезно, делятся в этом вопросе на две равные партии. В так называемой оккультной литературе мы также имеем несколько ярких примеров подобных не внушающих доверие произведений, которые для беспристрастного судьи остаются под подозрением. Сюда можно отнести несколько герметических книг, которые в научном мире принято датировать Александрийским периодом*, а следовательно, христианской эрой, однако есть сторонники и другого мнения, согласно которому передаваемая в них традиция значительно более древнего происхождения, и мне неизвестно, чтобы хотя бы в одном из этих случаев удалось раз и навсегда достигнуть общего согласия. Но самым одиозным примером в этой области может служить то, чем мы занимаемся, – Каббала. Гиперкритики утверждают, что одно из главных ее произведений, сколь бы пленительно ни было оно для нашего интеллекта, является литературной фальшивкой, сфабрикованной одним человеком в конце XIII в. На этот счет, как увидим, нет определенных свидетельств, достойных упоминания, и предпосылки, на которых строится это предположение, не столь уж сильные. Есть факторы, свидетельствующие в пользу достаточно позднего происхожденния Зогара, однако гипотеза, согласно которой он полностью сфабрикован Моше де Леоном, возлагает непосильное бремя на плечи одной загадочной личности и, как правило, принадлежит тем исследователям, которые не уделяют должного внимания вероятному существованию большей части традиционных доктрин, обнаруживаемых в Зогаре, задолго до его обнародования, может быть, на несколько столетий**.