Кабинет-министр Артемий Волынский
Шрифт:
Кое-как прибралась Анна — велела перешить последний роброн [26] , пришить новые кружева, уже пожелтевшие от времени, заменить воланы. Башмаков под платьем не было видно, поэтому она надела старые растоптанные туфли, слегка их почистив. Зато причёска удалась на славу: густая грива чёрных, как вороново крыло, волос легко укладывалась в затейливые начёсы, а скромные изумруды в диадеме лишь подчёркивали прелесть и блеск волос.
Последний раз взглянув на себя в зеркало, Анна осталась довольна. Высокая, слегка располневшая, но полнота шла ей, оспинки
26
Роброн– старинное женское платье с кринолином.
Подкатила к крыльцу карета, за ней повозка, крытая рогожей, и Анна выплыла на крыльцо встречать неожиданного, но знатного гостя. Кто знает, как сложится жизнь и что будет потом, но теперь этот длинный и сухой, болезненного вида человек был наследником престола, хоть и не любим отцом. Кто знает, здоровье у самого Петра всё ухудшалось, только недавно перенёс он жестокую горячку, и весь двор провёл в томительной тревоге многие дни. Но могучая натура Петра одолела недуг, и ныне он разъезжал по Европе и лечился, пил воды, в силу которых верил свято, но между делами занимался и встречами с королями, герцогами, министрами самых влиятельных дворов, чтобы заключить наконец мир с беспокойной Швецией: война с ней уже разорила государство, все доходы шли на оружие и армию, и Пётр не чаял, как выбраться из этой двадцатилетней затяжной борьбы.
Анна помнила ещё, когда состоялась свадьба Алексея. Женили его, по всем видам Анны, насильно. Впрочем, сначала он было потянулся к высокой стройной Шарлотте, вольфенбютельской принцессе, сестра которой была замужем за австрийским императором. Петру льстила эта родственная связь, и он много хлопотал, чтобы устроить этот брак.
Но брак оказался коротким, холодным. Шарлотта возненавидела своего вечно пьяного мужа, «сердитовала», и Алексей привязался не к супруге, а к дворовой девке Никифора Вяземского Ефросинье. Девка была кругленькая, сдобная, мягкая, ласковая, и Алексей привык к ней как ребёнок. Он, впрочем, и был ребёнок — нисколько не возмужал в свои двадцать два года, витал в облаках, подкрепляя свои нелепые мечты обильными возлияниями.
В пятнадцатом году Шарлотта скончалась, родив Алексею сына, названного по деду Петром. Алексей ещё стоял над гробом вольфенбютельской принцессы, когда ему подали письмо от отца.
Пётр писал о том, что его снедает горесть, ибо видит он его, Алексея, «на правление дел государственных непотребного весьма». Бог не лишил его, Алексея, сына, разума, хотя и отнял крепость телесную. Но хуже всего то, что о воинском деле царевич и слышать не хочет, а воинским делом Россия из тьмы вышла, и те страны, которые раньше и не знали о России, теперь её почитают.
«Я не научаю, чтоб охоч был воевать без законные причины, но любить сие дело и всею возможностью снабдевать и учить, ибо сия есть едина из двух необходимых дел к правлению, еже распорядок и оборона», — писал отец сыну.
Царевич никогда не интересовался воинским делом, и это убивало отца. Потому и писал он Алексею, что может лишить его престола, если тот не одумается и не изменит своего поведения. Сам Пётр
Это было не первое и не последнее письмо Петра к Алексею, где царь высказывал свои горькие мысли.
История отношений отца и сына имела глубокие корни. Анна понимала, что Пётр не любил Алексея прежде всего потому, что царевич был рождён от нелюбимой женщины. Заточив её в монастырь, Пётр женился на беспутной портомойке, сумевшей заменить ему всех метресс. Она умела ладить со взрывным Петром, могла потушить его ярость, стала ему преданной женой. Но и Екатерина Алексеевна не любила пасынка и хоть и гасила конфликты сына с отцом, но не без задней мысли: её ребёнок мог царствовать после смерти Петра, а не этот никудышный, никем не обласканный царевич.
Маленькому Петру, рождённому Екатериной, шёл уже четвёртый год. Его любили, лелеяли, мечтали оставить ему престол и страну. Не этому же неучу, бездельнику, пьянице...
А Алексей словно бы оправдывал мнение царя и царицы. Ничем серьёзным не мог заняться, проводил время в пьянке и беспутстве, в среде своих друзей и приближённых, никакого дела не мог исполнить вовремя и верно. Впрочем, даже если бы и исполнял, царь никогда не был бы доволен сыном. И Алексей это чувствовал, знал, и тайная тоска снедала его душу.
Анна по-женски понимала и втайне жалела этого несчастного принца: она-то ведала, что значит нелюбимый ребёнок в семье, на своей шкуре испытала это. А Алексей был при живом отце и живой матери сиротой, рос под доглядом чужих людей, воспитывался вдали от родных и семьи, да и воспитатели ему были подобраны такие, что не могли привить ни добрых правил поведения, ни усидчивости в работе. Вот и вырос шалопаем, мальчишкой и даже сейчас, в зрелые годы, имея сына, не привык серьёзно задумываться о будущем.
Теперь отец призвал его в Копенгаген, позвал для дела, для того, чтобы приобщить к своей работе, хоть и дал Алексей слово отказаться от престола и постричься в монахи. Всё ещё думал Пётр сделать сына сподвижником, таким же, как он сам, работягой, чтобы вместе тащить воз, возложенный на него короной и Богом.
До своей поездки по заграницам отец ещё раз встретился с сыном, предложил обдумать своё намерение и окончательный ответ прислать ему в Копенгаген через полгода.
И вот прошли эти полгода. Пётр всё ещё колебался: не шутка позволить старшему сыну, наследнику престола, отречься от него и пойти в монахи. Да и верности в слове не ожидал: слишком хорошо знал, как умеет царевич юлить, притворяться больным, отнекиваться и отговариваться слабым здоровьем. Но оставалась ещё у Петра надежда: а ну как повзрослел сын, а ну как появится у него охота к делам государевым, а ну как исправится? Вот и вызвал его в Копенгаген.
В своём письме Пётр предложил ему либо приехать к нему для участия в военно-морских операциях против шведов, либо назвать монастырь, в который Алексей намеревался постричься. «И буде первое возьмёшь, — писал Пётр сыну, — то более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо ещё к действиям поспеть можешь».
И теперь выходил Алексей из кареты в Митаве, у герцогини Анны, остановившись по пути. Нужен отдых — и людям, и лошадям, хоть и было у него с собой немного людей. Брат Ефросиньи да трое слуг, сама Ефросинья — вот и весь штат царевича.