Кабирский цикл (сборник)
Шрифт:
Она поспешно развернула свиток — кстати, ни Чэн, ни я так и не заметили, когда же она успела пододвинуть его к себе — долго вчитывалась в него, шевеля губами (чего за ней до сих пор не замечалось, даже во время прочтения бейта-двустишия на доспехе), потом старуха оторвалась от чтения и посмотрела на нас наивными и честными глазами.
— Год перепутала! — всплеснула руками она. — Стара стала, путаюсь все время… хотела одно написать, а написала другое.
Что-то не замечали мы, чтоб она хоть в чем-то путалась!
— Крючок не туда загнула, вот и вышел семнадцатый год вместо четвертого! Как раз в четвертом-то году господин Лян
С этой минуты даже упрямый Кос понял — все, конец.
Больше мы от нее ничего не добьемся.
Даже за полное собрание стихов Абу-т-Тайиба аль-Мутанабби…
Мы с Чэном поднялись в комнату, где сегодня ночевали (не считая Дзю), и Чэн вскоре куда-то ушел, Обломок валялся на столе и, кажется, дремал; а я лежал на подоконнике и думал — что со мной случается нечасто.
Я думал про правую руку Чэна.
Я прекрасно помнил, что у основания творение Коблана было снабжено ремешками и застежками, с помощью которых рука крепилась к культе. Но с того дня — вернее, ночи — когда стальные пальцы впервые сжались на моей рукояти, я не мог вспомнить, чтобы Чэн хоть раз отстегивал и снимал руку аль-Мутанабби.
Более того, сама мысль о том, что Чэн вообще может снять эту руку, вызывала во мне отвращение и ужас.
Я восстановил в памяти несколько моментов, когда сознание Чэна объединялось с моим, и понял, что за семью запорами и девятью печатями в потайном чулане души Чэна Анкора Вэйского таился такой же — если не больший — ужас перед возможностью снова стать одноруким.
И не только. Одноруким — ладно, но одиноким… ведь никогда, никогда больше!..
Даже умываясь по утрам — в дороге из Кабира в Мэйлань я не раз присутствовал при этом — Чэн старался при посторонних не снимать нижней рубахи с широкими рукавами, закрывающими место крепления мертвого металла к живой плоти.
Нет. Живого металла к живой плоти.
А все-таки раздевшись до пояса, Чэн избегал смотреть на собственное предплечье. Вскользь, случайно, но никогда — пристально.
И почти сразу же старался одеться.
Словно ни он, ни я — а я до сих пор просто не давал себе размышлять об этом — словно оба мы старались лишний раз не искушать судьбу.
То, что для всех было легендой, пикантным случаем, возможностью лишний раз поговорить о чудесах — для нас было свершившейся реальностью, за которую дорого плачено, и все равно счет по сей день не закрыт.
И не будет закрыт никогда.
…Чэн вернулся, подошел к окну, и мы стали смотреть во двор. Неподалеку был пруд, от которого несло сыростью, а за ним, у круглой беседки кто-то из Блистающих усердно танцевал.
Сперва я решил, что это один из Малых моего дома, но потом, приглядевшись, обнаружил нечто смутно знакомое в резких, с отмашкой, ударах Блистающего, полускрытого от меня опорами беседки.
Я мысленно сгустил сумерки — мэйланьские вечера оказались слишком светлыми — после многократно увеличил беседку, превратив ее в мрачную башню Аль-Кутуна, и улыбнулся, мерцая обнаженным клинком.
Пусть не утром, как было обещано, а ближе к вечеру, но неугомонный харзиец, Маскин Седьмой — ах да, он же теперь Тринадцатый! —
«Пошли?» — подумал я.
«Пошли, — подумал Чэн, надевая на меня ножны. — Не будем заставлять ждать горячего Эмраха ит-Башшара из Харзы. Неровен час, изрубит нам беседку — Кос потом до конца жизни ворчать будет…»
И мы снова спустились вниз, оставив Дзю отдыхать на столе.
Задевая за перила лестницы, я неожиданно задумался над тем, почему это Пояс Пустыни из Седьмого превратился в Тринадцатого. Я прикидывал и так, и этак, и не додумался ни до чего.
Кроме того, что число «Тринадцать» нравилось мне все меньше и меньше.
Совсем оно мне не нравилось.
Возле входа в дом пожилой коренастый Придаток с усердием подстригал колючий вечнозеленый кустарник. Блистающего при слуге не было — да и к чему Блистающий при стрижке кустов?
— К вам гость, Высший Чэн, — приветливо сказал он, глядя на нас и смешно морща лоб. — Вон, у беседки… просил пока не докладывать. Видите?
— Вижу, — кивнул Чэн.
— Смешной он, этот гость, — слуга оказался на редкость словоохотливым, — Высший, а все равно смешной. Хоть и платит хорошо. Я когда у него недели три назад по вечерам подрабатывал, то господин Эмрах мне каждый раз по ляну серебра выдавал. Не скупился, хоть и работа-то пустяковая…
— И кем же ты у него подрабатывал? — ответно улыбнулся Чэн.
— Наемным убитым. Три раза в неделю.
— Кем-кем?!
— Наемным убитым.
— Это как? — заинтересованно спросил Чэн, а я только шевельнул рукоятью, потершись о касавшиеся меня железные пальцы.
— Да так… Он ведь когда в Мэйлань приехал, этот господин Эмрах, то сперва стал зачем-то собак рубить. Ему их прямо на постоялый двор приводили, а когда он дом снял, то домой… Поначалу у него плохо получалось, а после наловчился — с первого удара голову псу сносил. Потом он чучело кожаное у скорняка заказал, чтоб мехом в разных местах оторочено было — и чучело саблей полосовал. Дальше-больше, трех обезьян ему доставили, крупных таких, только холощеных, чтоб злоба вышла… Он их в человеческое платье одевал и тоже рубить пробовал, да не вышло у него с обезьянами! Рядом бил, как по человеку полагается…
«Вот как он учился, оказывается, — подумал Чэн-Я. — К крови привыкал. Мастерство Контроля ломал… а с обезьянами не вышло. Хороший ты парень, Эмрах ит-Башшар, несостоявшийся мститель, хороший, да умный слишком. Друдла бы тебе… Друдла, Но-дачи, судьбу позлее да ума поменьше. А ярости побольше… нет, не надо тебе ни судьбы, ни ярости, пылкий Эмрах, желающий научиться убивать! И никому не надо. И мне не надо бы — да только поздно уже…»
— А дальше он меня нанял, — продолжал меж тем слуга. — По договоренности. Я короткой саблей неплохо владею, так должен был с ним Беседовать по вечерам. А когда господин Эмрах, дай Творец ему здоровья, первым ударить успевал, то должен был я кричать громко, на землю падать и не двигаться. А он стоял надо мной и смотрел. Я кричал и падал, а он смотрел. Хороший человек, щедрый, но смешной. И саблю просил на булыжник ронять, чтоб дребезжала, будто бы сломалась. Я и ронял — чего ж за серебряный лян не уронить?! — а он слушал. Если б не отослал он меня неделю тому назад — глядишь, я б не только рисом и овощами на зиму запасся бы, но и дочке обнову какую купил! У вас-то я временно, кусты вот подстригу и все, а господин Эмрах — ах, хороший человек, всяческих благ ему в этой жизни…