Кабы не этот Пушкин
Шрифт:
– Ну вот, ваше высокоблагородие, сравнили тоже, - благодушно отдуваясь, Аполлон Аполлонович пододвинул поближе стопочку - на сей раз законную, обеденную.
– Какие уж там езуиты. Обыкновенная государственная предусмотрительность. Ну, что ж вы-то не присоединяетесь?
– Невозможно, Аполлон Аполлонович, - с сожалением, но твёрдо ответил Бугаев, с тоской глянув на свою пустующую стопку.
– Возбраняется Служебным Уставом от тысяча девятьсот девятнадцатого года...
– Ах да, вы же на работе, капитан... В таком случае я, как ваш непосредственный начальник, наделённый соответствующими моему званию
– он извлёк старинные золотые часы на цепочке, поднёс к лицу циферблат, - до трёх часов пополудни по местному времени. Засим, уже на правах частного лица, предлагаю разделить со мной эту скромную трапезу...
– Другое дело... То есть сердечно благодарю, Аполлон Аполлонович, и с удовольствием принимаю приглашение, - уважительно склонил голову Бугаев, и тут же, не чинясь, сам налил из графинчика, опередив поспешившего было к столу Мустафу. Впрочем, тот нашёл чем пригодиться: поправил салфетки в салфетнице и выставил графинчик ровно на середину.
– А что, Мустафа, - Аблеухов улыбнулся, отчего лицо его стало похоже на сморщенное печёное яблочко, - не хочешь ли маленькую? У нас сегодня победа. Мы изрядно пригодились Государю и Отечеству.
– Это достойная причина, - важно сказал Мустафа. В руке у него мгновенно появилась серебряная с чернью рюмка, которую он обычно прятал где-то в рукаве. Домашние знали, что в другом рукаве у него был спрятан трёхвершковый кинжал с узким лезвием.
Графинчик одобрительно булькнул.
– А Коран что говорит?
– подкузьмил турка Бугаев.
– Виноградное вино запрещено Пророком, мир ему, ибо оно погубило нашего прародителя Ноя, - невозмутимо ответил Мустафа.
– Когда-то глупцы, не отличающие правую руку от левой, говорили нам, что водка - это то же вино. Но правоверные теперь знают, что про водку в Коране ничего не сказано. Я читал Коран, там ничего не сказано о водке.
– Ну что ж, значит, в Коране есть много хорошего, особенно среди того, что в нём не сказано, - подытожил Бугаев.
– Давайте, что-ли...
Все встали: первый тост всегда был за Государя.
Мустафа хлопнул стопку, не изменившись в лице.
– Закуси, - предложил Борис, но Мустафа покачал головой и отошёл на свой наблюдательный пост.
– Они после первой никогда не закусывают, - объяснил Аполлон Аполлонович.
– Такой уж у них обычай.
– Чья работа, с водкой-то?
– капитан был человеком осведомлённым, ибо никогда не упускал случая прибавить к своим познаниям лишний скрупул.
– Четвёртое Отделение, - усмехнулся Аблеухов.
– Полковника Валерия Брюсова секретный план по смягчению культурных различий. Дело тонкое, деликатное. В лучших традициях покойного Фёдора Михайловича.
– Кстати, я слыхал, что полковник не пьёт, - вспомнил Бугаев. Совсем.
– Потому что от спирта не пьянеет, - объяснил Аполлон Аполлонович, - а в винах не ощущает вкуса... По второй?
– А то как же!
На этот раз Мустафа успел разлить водку по стопкам.
– Ну-с, - Аблеухов меленько перекрестил себе левую грудь, где сердце, - пронесло. Послушал ведь Государь меня, старика... За то и выпьем.
Выпили. Закусили оливками.
– Простите, Аполлон Аполлонович, за возможную дерзость, - набрался
– А то как же. Последнюю неделю на то и убил. Вечерами, конечно, на досуге, - добавил Аблеухов на всякий случай.
– Я тоже, - сообщил Борис Николаевич, наклонившись к портфелю, с которым не расставался ни в каких обстоятельствах, - вот, - он выложил прямо на скатерть голубой томик, на котором значилось: "Leon Tolstoy. La Guerre et la Paix. Tome I."
– М-м, - Аблеухов прищурился, - на французском читаете? Я вот в переводе знакомился.
– В котором: Виноградова или Паскевич?
– блеснул знанием предмета Бугаев.
– Госпожи Воронцовой-Дашковой, - поправил его Аблеухов.
– Княгиня Ирина свои переводы девичьей фамилией подписывает. Европейская, знаете ли, мода... Но на французском я тоже того... знакомился. В общем, предпочитаю оригиналу перевод. Всё-таки граф Толстой коренной русак, хоть и изменник.
– Изменник ли?
– прищурился капитан.
– Как же он подкузьмил французам! И хитро: уже объявлен классиком, академик, "бессмертный"... имя-то уже со скрижалей не смоешь. И тут вдруг - неизвестный роман! Да какой! Приговор Наполеону и возвеличение русского оружия!
– А всё же изменник, - не без сожаления в голосе заключил Аблеухов. Рождён бы русским, а переметнулся во французы, эмигрировал, кафоликом заделался, тьфу... Этого ли не достаточно?
– Папа Римский его от ихней церквы отлучил, - напомнил Бугаев.
– А перед смертью он хотел бежать в Россию. Знаете эту историю с железнодорожной станцией?
– Анекдот, - отрезал Аблеухов.
– Да хоть бы и хотел. Государь Николай Павлович на тот предмет придерживался единственно верного мнения. Кто раз предал, тот предаст и второй раз, и третий. И в этой самой "Войне и Мире" я то же самое вижу. По мне, так если уж эмигрировал, будь же ты предан новой родине. А не так вот, чтобы с кукишем под полою...
– Голос крови, - неопределённо заметил Бугаев.
– Толстые всегда по русской государственной части шли. Как-никак, с петровских ещё времён...
– Ну и шёл бы по государственной части, как подобает, - отрезал Аполлон Аполлонович.
– А не бежал бы к лягушатникам.
– Всё же единственный писатель русского происхождения, известный в Европе, - вступился Бугаев.
– Какая-никакая, а нам слава.
– Вот! Вот чем нас европейцы-то берут!
– вскипел Аблеухов.
– Славой! Как будто нет другого достойного поприща, кроме как развлекать досужих бездельников!
– Досужие бездельники обычно составляют важнейший класс цивилизованного общества, - вздохнул коллежский асессор.
– И слава Богу, что мы ныне обитаем за пределами цивилизации, опустившейся столь низко, - твёрдо сказал Аполлон Аполлонович.
– Вот уж воистину утончённое варварство!
– Повторяете Тютчева, - заметил его сотрапезник, поправляя салфетку.
– И что же? Хорошее повтори и ещё раз повтори... Шербет, распорядился он, и Мустафа тут же скрылся на кухню.
– Но ваше решение... Не дозволить публикации романа в Российской Империи на законных основаниях, чтобы не поссориться с французами, при том негласно поощряя распространение переводов. Тонко! Только вопрос - клюнут ли либералы...