Кабы я была царица...
Шрифт:
В доказательство она даже протянула руку в сторону, указывая на стоящий немного в отдалении чемодан. Соня совсем растерялась, будто ее уличили в чем нехорошем, суетливо переступила с ноги на ногу, потом схватилась за щеки. Потом собралась с духом, спросила участливо:
– Ой, вы ей кто будете? Знакомая, да?
– Ну почему – знакомая? Я ей вообще-то родственница… Троюродная племянница! Из Твери я!
– Да-да… Конечно… Понятно… Из Твери… Племянница… – быстро и согласно закивала Соня.
– А вы, простите, кто?
–
– Люся! Меня зовут Люся! – шустро перешагнула через порог женщина, прихватив свой чемодан. – А вас как?
– А меня – Соня.
– Да вы не беспокойтесь, Соня, я ненадолго! Я денька два-три поживу и уеду. У меня тут, в вашем городе, дела кое-какие образовались. Ко мандировочные. Вы одна в квартире? Я вас не стесню?
– Да нет, что вы… Ничуть не стесните! Я вам на диване постелю, а сама на раскладушке посплю! Я видела, там, в кладовке, старая раскладушка есть…
– А умыться мне с дороги можно?
Люся проворно расстегнула на себе плащ, скинула туфли, быстро прошла в комнату, огляделась так же быстро. Потом повернулась к застывшей в дверях Соне, улыбнулась ей ободряюще:
– Где тут у вас ванная, говорю? Мне бы умыться с дороги!
– Да-да, конечно… – вздрогнув, вышла из оцепенения Соня. – Вот сюда, пожалуйста! Только там кран с горячей водой барахлит, проворачивается все время. Надо его с силой внутрь все время жать, чтоб закручивался!
– Ничего, разберемся. Не беспокойтесь. Лучше чаю вскипятите, пожалуйста, пока я моюсь… До смерти чаю хочу!
Бросившись на кухню, Соня схватила старый медный чайник Анны Илларионовны, торопливо начала набирать воду из-под крана. Руки у нее дрожали – вот оно, как неловко получилось… Что теперь подумает о них с Томочкой эта родственница? Не успела, мол, душа тетушки толком на небо убраться, а они уж тут раскомандовались, квартиру ее оккупировали… Хотя она вроде пока никаких претензий и не предъявляет. Говорит, на два-три дня приехала…
– Ну что, Сонечка, чай готов? – пропел у нее за спиной Люсин приветливый голосок.
– Да. Почти кипит уже. Еще минуту, и все. Да вы садитесь…
Чай они пили молча. Взглядывали друг на друга настороженно, улыбались принужденно-вежливо. Соня отчаянно ежилась внутри – страсть как не любила она такие вот ситуации, когда надо молчать вот так, принужденно-вежливо. Люся же, наоборот, казалось, чувствовала себя абсолютно в своей тарелке – с удовольствием дула в кружку, прихлебывала кипяток не то чтобы шумно, а весело как-то, будто играючи. Так же с удовольствием откусывала она и от большого бутерброда с маслом, заботливо предложенного Соней. Потом, откинувшись на спинку стула, произнесла душевно:
– Ну что, спать укладываться будем? Устала я с дороги… Вы, Сонечка, завтра
– А… Я да, я ухожу… Мне в университет надо…
– Тогда ключи мне оставьте, хорошо? Я только в магазин и обратно! Продуктов куплю каких-никаких, а то, смотрю, у вас кроме хлеба да масла и нет ничего!
– Ну почему? Макароны есть, яйца…
– Ну что вы, Сонечка… Какая ж это еда – макароны да яйца? Так оставите ключи?
– Да-да… Конечно, оставлю…
На самом деле особо ей в университетскую библиотеку и не надо было. Может, она, библиотека, и не работала вовсе по выходным. Просто от одной мысли, что придется провести с этой нечаянно нагрянувшей Люсей целый день, заранее становилось плохо. Что она тут будет с ней делать целый день? Смотреть виновато и чувствовать себя бессовестной захватчицей? Или общаться натужно? Нет уж, увольте. Не любила она такого общения. Как называла ее в такие моменты Вика – напряженка страдающая. А Томочка добавляла с горестным вздохом – нелюдимка…
После Сонькиного звонка ее тут же будто отпустило – будто вырвалось со вздохом из груди что-то тяжелое, слезное, каменно-безысходное. Подумалось даже – теперь она и рассказать уже может запросто, что с ней случилось. А раньше не могла. Не могла, и все тут…
Ну как, как об этом расскажешь? Да еще и по телефону? Да еще и Соньке, которая от нормальной-то жизни далека, а от такой, порочной, – тем более? А уж про Томку и говорить нечего – она ей просто не поверила бы.
Она б и сама не поверила, скажи ей кто-нибудь такое тогда, два года назад. Посмеялась бы просто, но не поверила. Потому что про такое только по телевизору рассказывают, да и то с едким скрытым полусмехом-полунамеком – половина, мол, нашей российской тусовочной элиты такая вот, творчески-необыкновенная… Но это же там, в телевизоре! Мало ли что там они болтать могут! А в нормальной человеческой жизни, никаким творчеством не обремененной, все происходит обычным способом, у всех одинаково…
Прерывисто вздохнув, она отерла остатки слез с лица, озабоченно глянула на часы. Ого! Сколько ж она проспала-то? И Сашенька не разбудил. Долго спит, из режима вышел. Скоро проснется, наверное, а у нее и каша еще не сварена.
Привычная заботливая мысль о сыне больно кольнула меж лопатками, заставила вздрогнуть, и она подскочила с дивана, ветром помчалась в детскую, распахнула дверь… Господи, да что это с ней? Вот же он, спит в кроватке, раскинув пухлые ручки. Щечки со сна розовые, белая прядка волос прилипла ко лбу. Нет, хватит с ума сходить, надо успокоиться. Успокоиться и взять себя в руки. Все будет хорошо. Она вырвется из этого страшного круга, обязательно вырвется. Сонька же обещала ей помочь. Она вообще-то обязательная до педантичности, ее блаженная сестра. Хоть и тормоз. Ей, главное, четкую установку дать, и она все сделает…