Кабы я была царица...
Шрифт:
– Ну да. Такое и было, – покивал он согласно, по-прежнему не отнимая ее ладоней от лица. – Пока не обгорело полностью. Теперь с таким вот лицом живу, с новым. Ничего, я уже привык. Просто в зеркало стараюсь на себя не смотреть, и все.
– Ой, да что там лицо, Ванечка! С лица не воду пить! Зато ты добрый, надежный, любить умеешь. Ты весь в отца, должно быть! Он тоже таким был.
– А… Соня? – вдруг выпрямился он резко, взглянул ей в лицо встревоженно. – Она мне теперь… кто?
– Да никто она тебе, господи! Испугался-то как, дурачок… Это у нас отец общий, а у нее с тобой ничего
Они сидели втроем на маленькой тесной кухоньке Анны Илларионовны, лепили пельмени. С пельменями этими затеялась Томочка – сама перемолола в мясорубке говядину пополам со свининой, сама замесила тесто. Как объяснила – праздника захотелось. Как в старые времена. Они всегда в праздники раньше садились втроем, лепили сами себе немудреное лакомство. И даже традиция у них была, помнится, – чтоб пельмени большими получались. Как вареники. Все любят маленькие, а они, наоборот, большие любили. И еще была традиция – на Соню ругаться. За то, что она сырой фарш ест. Была у Сони такая странность – от вида пельменного сырого фарша ее прямо в дрожь бросало – так и хотелось его намазать на черный хлеб! И съесть! За что и была бита по рукам то Викой, то Томочкой. И сейчас ее посадили подальше от плошки с фаршем, чтоб не дотягивалась. Чтоб сидела в уголке и раскатывала тонюсенькие сочни из теста. Соня их раскатывала, конечно, и очень при этом старалась, но на плошку с фаршем все равно взглядывала плотоядно, как кошка на рыбу.
– Ой, вы не представляете, девки, что я вчера пережила! – в который уже раз принялась рассказывать свою историю Томочка. Ловкие ее пальцы быстро пробежали по краю готового пельменя, полная рука легла на щеку, оставив там белый мучной след. – Он, главное, посмотрел на меня так, и говорит, главное, – отец мой поэтессу одну любил… Вы, говорит, имени ее и не знаете… А у меня сразу в груди – бац! – и оборвалось что-то. Как, как, говорю, ее имя, поэтессы этой? Представляете?
– Ну а он? – тоже в который уже раз переспросила Вика, перехватывая из Сониных рук готовый раскатанный сочень.
– А тут он мне и брякнул – Амалия Тараканова ее имя! Нет, представляете, что тут со мной было, а? Умереть и не встать… Девки, а вы его сами-то помните хоть? Отец мой его привел, он белобрысенький такой был… Познакомься, говорит, дочка, это братец твой Ванечка…
– Не-а. Я не помню, – помотала головой Вика.
– Ну как? Ты еще на него с кулачками накинулась – приревновала.
– Ой, а я помню! – тут же встрепенулась Соня. – Точно помню! Только я бы его никогда не узнала…
– Так и я его не узнала тоже! Если б не разговорились, так и расстались бы в неведении. Я же все норовила осторожненько выяснить, как он к Сонюшке относится. Серьезно иль нет. А он тут возьми да брякни – я, мол, однолюб! Как и мой отец! Да уж, чудны дела твои, Господи… Сонька, не смей! Ты посмотри на нее, Вика! Она опять целую ложку фарша прямо у тебя из-под носа тяпнула!
– Ой, да пусть ест… – рассмеявшись,
– Да знаю я, какой ей белок необходим… – проворчала Томочка, чуть улыбнувшись. – Вот настряпаем пельменей, этот белок и придет как раз ими угощаться…
– Да ну тебя! – моментально покраснев, потупила глаза Соня. – С чего ты взяла, что он сюда придет? Может, и не придет вовсе…
– Ой, да ладно… Куда он от нас теперь денется? А фарш все равно не трогай! Вот скажу ему, что ты мясо сырое, как собачонка, жрешь, он сразу тебя и разлюбит!
– Ви-и-ик… – просунулась на кухню коротко стриженная Славикова голова, – ничего у меня с этом краном не получается… Может, все-таки мастера вызовем, а? Ну откуда я знаю, как эти краны делают?
– А вот не хочу слышать ничего! – звонко ответила ему Вика, лучезарно улыбнувшись. – Делай давай! Все порядочные мужики это делают, и ты учись! Я понимаю, конечно, что это посложнее будет, чем мышку по коврику гонять, но что делать, Славик?
– Да тут все ключи старые, проржавели давно… – снова захныкал Славик, одновременно отвечая ей такой же лучезарной, но более короткой и сдержанной улыбкой.
Соня с Томочкой переглянулись мельком и хихикнули едва слышно, чтоб не обидеть парочку. Оно понятно, конечно, что нытье Славика было больше нарочитым, чем настоящим. Понятно, что это у них игра такая. Но лучше эмоций своих не показывать, промолчать из деликатности. Пусть играют, раз им так нравится.
– Проржавели, говоришь? А может, ты просто танцор плохой? – залихватски уперла кулачок в худосочный бок Вика.
Тут уж Соня с Томочкой прыснули по-настоящему. Вслух. Славик нахмурился, посмотрел на них обиженно, тут же скрылся из виду.
– Ой, горе мое… – озабоченно стряхнула мучную пыль с рук Вика, поднимаясь. – Пойду посмотрю, чего там за ключи такие… Может, и правда ржавые?
– Ожила вроде… – тихо проговорила, подсунувшись к сестре, Соня, когда Вика вышла из кухни. – Ты бы видела, какая она там была… Я и не узнала ее даже!
– Да уж, история… – тоже тихо вздохнула Томочка. – Кто бы мог подумать, что муженек ее такой сволочью окажется? Да и у тебя история с этими «родственниками» вышла не лучше!
– И у тебя… У тебя тоже… – эхом откликнулась Соня.
– О чем это вы тут? – весело плюхнулась на свое место вернувшаяся из ванной Вика.
– Да вот, рассуждаем с Сонюшкой… Слушайте, девки, а чего это мы вдруг все битыми оказались, а? Прямо как по заказу – всем с лихвой досталось! Странно даже!
– А помните, как мы в детстве в царицу играли? Ну? Кабы я была царица… И все себе чего-ни будь загадывали… – грустно усмехнулась Вика. – Я, помнится, просила, чтоб у меня всего много-много было. Помните? Вот и получила этого «много» по самое ничего. Надо было мне, дурочке, другое счастье заказывать… Вот это, простое, человеческое, с ржавым гаечным ключом в руке… – мотнула она головой в сторону ванной, где тихо и очень интеллигентно чертыхался Славик.