Качество жизни
Шрифт:
– И на "ты". Пора бы и тебе со мной окончательно перейти, а то все сбиваешься.
– Да ладно, не проблема, на "ты" так на "ты".
Еще не было знака садиться за столы, но для особо жаждущих и голодных организовали в углу зала фуршет. Принесли и поставили поднос с жюльенами, я, выпив рюмку водки, взял один жюльен, зацепил ложкой, он оказался огненно-горячим, я обжегся, сплюнул в чашку и поставил. Тут подошел режиссер Ь. Поцеловал руку Ирине, взял мой жюльен, у которого был вид неначатого, и принялся с аппетитом кушать.
–
– Еще не написаны, - ответил я.
– Да? А мне сказали...
– Саша шутит!
– улыбнулась Ирина.
– Все написано. Просто некоторые вещи под псевдонимами. Он гениальный, но страшно скромный.
И Ирина прижалась ко мне.
– Завидую, - сказал режиссер, и было непонятно, чему он завидует: моей ли гениальной скромности или тому, что меня обнимает и любит красавица Виленская.
– Ты сама-то читала?
– спросил я потом Ирину.
– Есть у меня время всякую ерунду читать!
И еще был один смешной разговор: к Ирине подлетела с поцелуями и визгом тетенька лет пятидесяти со странно прищуренными глазами: казалось, она никак не может, подобно Вию, поднять ресницы.
– Вот, - сказала ей Ирина, - Асимов. Писатель.
– Конечно! Тот самый!
– закричала тетенька.
– Я читала!
– Газеты?
– уточнил я.
– Какие газеты? Я книги ваши читала! Это фантастика! Маркес отдыхает, я вам серьезно говорю. У меня безукоризненный вкус, это все знают! Я всем говорю: Асимов - это абсолютно новое слово! Абсолютно!
– А что вам больше понравилось?
– спросил я, и Ирина тут же предостерегающе сжала ладонь, которой держала мою руку.
– Все!
– воскликнула тетенька.
– Все! Вы чудо!
И исчезла.
– Кто такая?
– спросил я.
– Дура, - кратко ответила Ирина.
– Но даже дур не надо дразнить. Вернее, их-то в первую очередь не надо дразнить. Ее муж купил для их дочки телекомпанию. Целую телекомпанию, представляешь?
– Ты хотела бы тоже иметь телекомпанию?
– Не отказалась бы.
– А что у нее с глазами, я не понял?
– Неудачно пластическую операцию сделали, хоть и в Англии. Глаза еле открываются. А тебе, между прочим, волосы надо привести в порядок. К счастью, ты не лысый, но седина у тебя, извини, не благородная. Может, покрасишься?
– Ради тебя - что угодно.
– Перестань. Хватит отлынивать, пусть Аня тобой займется.
– Улыбнись мне, радость моя, на нас смотрят!
Несмотря на ее явно недоброжелательный тон, настроение у меня было превосходное. Я наслаждался возможностью быть рядом с ней, прикосновениями ее руки, я вдруг почувствовал, что окружающие монстры симпатичны мне, я им прощал все, ибо они явно ценили Ирину, явно любовались ею, явно завидовали мне. Был момент, когда я вдруг поверил, что мы все тут действительно избранные: талантливые, знаменитые, богатые, легкие, веселые, искрометные, красивые... Я
– Что вы делаете?
– прошипела она, продолжая улыбаться.
– Мы на "ты"!
– Прекрати!
– Нам надо составить контракт. Что это такое вообще? Меня уговорили изображать твоего жениха, тебя уговорили изображать мою невесту, но это все на словах. Надо заключить контракты с ними и друг с другом! Чтобы я точно знал: обнять, например, имею право, а поцеловать не имею права. А если все-таки не удержался - штраф. За поцелуй в шею столько-то, за поцелуй в щеку столько-то, ну, а...
– Прекратите! Вы напились, что ли?
– Отнюдь! Я пьян от счастья!
Ирина сочла за самое благоразумное дождаться первого же момента, когда будет прилично уйти. И не преминула этим моментом воспользоваться.
– Все, успокойся!
– сказала она на улице.
– Да успокоился уже, - сказал я с горечью.
– Знаешь, не нравится мне эта чепуха. Будь здорова.
И пошел, махнув ей на прощанье рукой. Она тут же догнала меня.
– Ты куда?
– На метро. Где здесь ближайшее метро?
– Постой!
Улыбаясь окружающим и глазеющим (милые бранятся - только тешатся!), Ирина взяла меня под руку.
– Ты с ума сошел? Отсюда никто не уезжает на метро. Где твоя машина?
– Опять двадцать пять: нет у меня машины! У Валеры есть машина, не путай. Помнишь Валеру? Такой симпатичный молодой человек. Кажется, у вас были какие-то отношения?
– Господи, морока! Садись в мою машину!
И она усадила меня в машину, которую как раз ей подали. В машине она сняла не только улыбку, показалось, она сняла лицо.
Стала злой, раздраженной и даже, трудно поверить, некрасивой.
У ближайшей станции метро остановилась. Огляделась, словно проверяя, нет ли слежки. И сказала:
– Выходите. Вы правы, это страшная чепуха. Я постараюсь сделать все, чтобы мы больше никогда не увиделись.
26
Старания ее не увенчались успехом. Не потому, конечно, что Кичину настолько уж понравился сюжет о любви молодой знаменитой женщины к пожилому, безвестному, но якобы гениальному писателю. Причина была в Беклеяеве, который действительно затеял поход во власть или на власть, что одно и то же. Беклеяеву нужно было насолить, требовалось вывести его из равновесия.
Ко мне явилась пиар-менеджер и имиджмейкер Аня, девочка лет двадцати пяти, высокая, с большими руками и ногами, белесыми волосами, бровями и ресницами, прозрачно голубоглазая и веснушчатая.
– Анна Ликина, - протянула она мне свою могучую руку.
– Ликина?
– переспросил я, чувствуя мощное пожатие жестких пальцев.
– Ну. А что?
– Писательница есть такая.
– Может быть. Не читала.
– Но вы же должны заниматься всеми моими делами, в том числе и литературными, я правильно понимаю?