Кадеты

Сафонов Александр Алексеевич

Мальчишка добрел до меня и обессиленно уселся на большой валун. Вид у него впечатляющий, бывшая белая тужурка в черно-серых потёках, как и лицо, то же самое с форменными брюками. У меня видон не лучше. Не знаю за кого нас теперь можно принять, но лучше на глаза никому не попадаться. Судя по солнцу, время за полдень, до темноты лучше не высовываться.

– Тебя как зовут?

– Кадет Ставский, – мальчишка даже не удивился вопросу, так устал.

– Имя у тебя есть, Ставский?

– Вы что Вяземский, головой ударились? – вяло отреагировал спутник.

– Возможно. Я даже не помню, как меня зовут, – хорошую мысль он мне подсказал. Буду косить на амнезию.

– Ростислав.

Это вас так, а меня Артур, – принял кадет мою версию.

– Вот что, Артур, нам нужно до темноты где-то отсидеться и обдумать положение. Двигаем вон к тому складу, – откладываю дальнейшие расспросы на потом. Артур поплелся со вздохом следом. Хорошо хоть не плачет.

По мере приближения, сооружение всё меньше мне кажется похожим на склад. Длинный высокий сарай, покрытый соломой. И пустые проемы окон без малейших следов стекол. Ну тем лучше, не нужно ничего взламывать. Главное, крыша над головой, после бега тело быстро остывает, а погода больше похожа на мартовскую. То есть солнце светит, но не особо греет. И сыро, дождь недавно прошел.

Дверей также не оказалось, пройдя в проем, оказываемся в просторном помещении, запах безошибочно указывает – загон для скота.

– Это овчарня, – подал голос Артур. Интересно, откуда у дворянского сынка такие познания? Если не ошибаюсь, в военные заведения из крестьян не брали.

Увы, кроме засохшего дерьма, под ногами абсолютно пусто. К счастью, обнаружилась коморка сторожа, в которой осталось немного соломы на полу.

– Да, это не Рио-де-Жанейро, – констатирую я. Артур с творчеством Ильфа и Петрова вряд-ли знаком, но грустно кивнул, соглашаясь с моими словами. Нет, он мне начинает нравиться – не ноет, не возражает, да и информацией обладает.

Падаем в солому, сил и у меня больше не осталось. Нервное напряжение начинает отпускать и память потихоньку возвращается. Она, как мне кажется, и не терялась, просто в шоковой ситуации не было времени думать о чем-то, кроме спасения жизни. Итак: я никакой не Вяземский, а Игорь Красников, студент, двадцати лет от роду. Учусь на историческом факультете в Южном федеральном университете, последнее что помню – мы отмечали мой день рождения.

А если это розыгрыш? Подумав, с сожалением отметаю этот вариант. Слишком дорогой розыгрыш, да и офицера штыками проткнули совсем не в шутку. Как стреляли по кадетам – я не видел, но судя по крикам, явно не в воздух.

– Какой сейчас год, Артур? – спрашиваю притихшего кадета.

– Двадцатый, – без особого удивления отвечает. – Тысяча девятьсот двадцатый, второе марта. А вы правда, ничего не помните?

– Правда, – пришлось соврать. Помнить то я помню, но совсем не то. Почему память этого Ростислава не сохранилась, и куда он вообще делся? Вот будет номер, если его сознание переместилось в моё тело. – А куда мы ехали, откуда? Короче, всё рассказывай!

Путём вспомогательных вопросов постепенно вырисовывается не очень радостная картина. Мы воспитанники Донского кадетского корпуса, нас переправляли в Новороссийск, далее планировалось в Крым, но что-то пошло не так. На станции Староминская оказались красные и вот результат. О моих родителях Артур особо ничего не знал, кроме того, что мой отец полковой есаул войска Донского. Его же отец погиб в 1918 году, а мать умерла. Осталась тетка, которая воспользовалась возможностью сплавить племянника на казенный кошт. Лет нам по четырнадцать, Артур даже назвал мой день рождения – 15 мая. То есть скоро пятнадцать будет.

Пытаюсь вспомнить, что я знаю по истории этого периода. Если не ошибаюсь, белых сейчас выбили из Ростова и зачищают юг. Так что, отсидеться здесь, пока вернутся «наши», не получится. Поздно нас собрались вывозить,

раньше нужно было. Если бы довезли без приключений, для меня это было бы лучшим вариантом. Крым, а потом возможно Франция. Иллюзий по ассимиляции в среду большевиков не питаю. Мои симпатии вообще на стороне белых, они, по крайней мере, в большинстве состоят из образованных слоев населения, с какими-то понятиями о чести. Но так как они заведомо проиграют, то выбор у меня небольшой. Попытаться добраться до Новороссийска и далее, как планировалось. Артур рассказал, что основную часть кадетов (интернов, живущих в самом корпусе), вывезли еще до Нового года в Екатеринодар. А нас, экстернов, живущих на квартирах, вот только сейчас собрались. Причем те отправились пешим ходом и по слухам, чуть ли не половина умерло от простудных болезней и тифа. А нам повезло, кадетов удалось разместить в последнем составе, на котором вывозили своё добро некоторые чиновники белой армии. Или не повезло, не знаю, как на это посмотреть. Можно конечно мне попытаться разыскать отца, но я даже не знаю, как он выглядит. Хотя буду косить на потерю памяти, если сведет судьба.

– Слушай, а тот офицер, ну которого закололи, он кто? Почему не организовали сопротивление? – огнестрельного оружия я не видел, но шашка точно болталась сбоку.

– Какой он офицер, – фыркнул Артур. – Химию нам преподавал, звание дали перед отъездом и назначили воспитателем. Он и шашку в руках держать не умеет. Не умел, – грустно добавил, вспомнив, что говорит о погибшем.

– Понятно. Так вот, Артурчик, выбор у нас небольшой: добираться в Новороссийск самостоятельно или прикинуться беспризорниками и обосноваться в городе. Тебе какой вариант больше нравится?

– Вы считаете, мы сами сможем добраться?

– Слушай, прекрати «выкать», – достал меня. – Мы не на дворянском собрании. Ты мне вообще кто, друг? Чего ты за мной увязался?

– Могу и уйти! – обиделся Артур, но с места не двинулся. – Я с вами, то есть с тобой, за одной партой сижу. Сидел. И заступался за вас…, за тебя, потом дрались вместе. И жили в одном доме на квартирах.

– Значит друзья, – констатирую я. – Не обижайся, у меня правда все из головы вылетело. А выживать нам по любому нужно самим, никто о нас не позаботится, не то время. Как стемнеет, попробуем забраться на состав. У тебя деньги есть? Чем-то питаться нужно. Красть я не умею, ты, так думаю, тоже.

Артур, зашуршав соломой, стал рыться по карманам. Я тоже решил проверить, что у меня есть. Обнаружил намокшую бумажку, удостоверяющую, что обладатель сего является воспитанником Донского кадетского корпуса, Вяземский Ростислав Аркадиевич. Также потрепанную фотографию мужчины в военной форме. Скорее всего, это и есть отец, хоть увидел как он выглядит. Нашлись и деньги, целых пять бумажек по тысяче рублей. Не царские и не керенки, присмотревшись, сообразил – донской рубль.

– Что можно купить на тысячу? – спрашиваю Артура.

– За две пирожок с ливером давали в Новочеркасске, но это когда было, – Артур показал тоже пять бумажек по тысяче. Видимо выдали перед отъездом.

– То есть примерно на пять пирожков у нас есть. Негусто, – подытожил я.

– Нам нужно форму постирать и высушить. Иначе замерзнем ночью, – предложил Артур.

– И где нам воду искать? Да и слишком приметная форма, поискать бы другую одежонку.

– Водопой должен быть недалеко, ставок или колодец. Теплое белье в чемоданах было, если бы ты их не выбросил… Теперь найдут их под составом и догадаются, что мы сбежали. А форму можно обменять в деревне, нам еще и еды в довесок дадут. – Да, повезло мне, что он со мной. Несмотря на более юный возраст, Артур лучше меня в этом времени ориентируется.