Кадеты
Шрифт:
По моим представлениям чай в старину пили из блюдец, наливая понемногу из чашки. Совершенно не представляю, будет ли тут такое, но собираюсь следовать играемому образу.
– Знаете, однажды мы с капитаном Джеком Воробьем были в Японии, видели, как гейши проводят чайную церемонию.
– Не рано ли тебе было к гейшам? – прыснула Маша.
– Видите ли, Мария, представление о том, что гейши это женщины, хм, легкого поведения, глубоко ошибочно, – ожидал я такой реакции. – Само слово переводится как «человек искусства», никто же не называет
– А мужчины гейши бывают? – поинтересовалась Маша. – Ты тоже можешь на любую тему. Танцевать умеешь?
– Мария! – одернула ее мама. – Это уж слишком!
– Очень интересный вопрос! – не теряюсь я. – Сначала именно мужчины были гейшами. Они развлекали мужчин в публичных домах, пока те ожидали свободной, хм, женщины. То есть этакие собутыльники на час. Они рассказывали анекдоты, пели песни, подливая клиенту саке. А потом их постепенно вытеснили женщины, все-таки для Японии с ее самурайскими традициями такая профессия для мужчины не очень почетна.
– А вот и наш папа, – прислушалась Антонина Ивановна к характерному шуму авто под окнами. – Припозднился сегодня.
Пошла встречать, наказав Маше угощать гостей. Что та и принялась делать, подкладывая печенье стесняющимся мальчишкам. А я ухаживаю за довольной Нюсей. В открытую дверь слышим приглушенный разговор, а потом голос Гектора, оставленного в коридоре:
– Здравия желаем господин городничий!
Раздалось не совсем цензурное выражение, затем смех. Через пару минут в комнату заходит уже знакомый мне однофамилец. Густые черные волосы зачесаны назад, на щеке шрам, вероятно от сабли. Фамильного сходства не улавливаю, видимо, действительно всего лишь однофамильцы.
– Прошу прощения за опоздание, – усаживаясь во главе стола, говорит он. – Завтра ожидается приезд народного комиссара Троцкого, готовимся. Да и так столько работы, во всем разруха, хлеба практически нет
– Женя! – укоризненно останавливает его супруга. – Давай хоть дома о делах не будем.
– Да, папа, Слава тут как раз так интересно рассказывал о гейшах, – подхватила Маша. – Оказывается они вовсе не бляди, а…, ой!
Я подавился печеньем, так что оно разлетелось изо рта. Покрасневшая Маша, вскочив, скрылась из комнаты. Антонина Ивановна лишилась дара речи, лишь Нюся невозмутимо уплетает варенье. Для них такие слова привычны, с трудом отучаем с Артуром от мата.
– Все нормально, я схожу, успокою, – поднимаюсь, промочив чаем горло. – Я бывает и не так загибаю, пиратское прошлое-с!
Нахожу Машу на кухне, уставившуюся в темное окно.
– Что ты за комедию ломаешь целый день? – усаживаюсь рядом на стул.
– А что? Я не могу обидеться? Обещал на следующий день прийти и обманул!
– Я приходил. Час прождал и ушел, замерз.
– А почему не зашел? – удивилась Маша. –
– Не хотел навязываться. Подумаешь, что познакомился с тобой из-за твоего отца.
– А он тут при чем? Тебе ведь от него ничего не нужно.
– Так то оно так, но мало ли, – отвечаю туманно и перевожу на другое. – А вы из Киева, ты говорила, приехали?
– Да, мы с мамой там жили, а папа по разным местам воевал. Когда его сюда после госпиталя назначили, он за нами заехал.
– Он, наверное, офицером был? Ну, при царе? – прощупываю почву. – Если не секрет конечно.
– В семнадцатом году унтер-офицером был. Но он член партии большевиков с двенадцатого года, его сам Лев Борисович Каменев принимал.
Да уж, стремительную карьеру это обеспечило, но боюсь, в 37-м ему все припомнят. Говорить об этом конечно не стал, до 37-го у ее папы будет много возможностей досрочно умереть.
Уговорил Машу вернуться за стол. Встретили нас без комментариев, как раз расспрашивали Шило, то есть Ваню о его жизни. Я их жизненные эпопеи уже знаю, примерно похожи: смерть родителей от тифа или голода, приют, бродяжничество.
– А ты, Ростислав, – обратился ко мне комдив. – В каком заведении успел получить образование?
– Увы, до всего приходилось своим умом доходить, – вздыхаю неподдельно, правда, по другому поводу. – Хотя попадались на дороге жизни неплохие учителя.
– И они научили тебя давать уклончивые ответы? Кстати, ты говорил Маше о нашем однофамильце, как его имя-отчество, не помнишь? – тон ровный, без особой заинтересованности, но сам вопрос вызывает мою настороженность.
– Григорий Вяземский, он мой ровесник, а отца его, кажется, Аркадий зовут. Он есаул вот сына и отдал в корпус. Мы кадетам яблоки продавали, так и познакомились, а две недели назад их в Новороссийск увезли.
– Аркадий Вяземский? – наморщил лоб комдив. – Не слыхал. Не думаю, что он наш родственник. Мои родители учителя, есть в родне купцы, но по военной части один я пошел. А так однофамильцев некоторых встречал среди офицеров.
– Я слышал, что поезд с кадетами остановили красноармейцы и многих расстреляли, – делаю рискованный ход
– Не может такого быть! – нахмурился собеседник. – Это белогвардейская пропаганда! Выставляют нас жестокими зверьми. Мы не воюем с женщинами и детьми! От кого ты это слышал?
– На рынке мужик рассказывал, он как раз на той станции был. Кажется Староминская.
– Ты следующий раз таких рассказчиков патрулю сдавай, чтобы не сеяли смуту среди народа!
– Хорошо, так и буду делать, – покладисто соглашаюсь я.
– Ростислав, а твоя как фамилия? – подключилась к допросу Антонина Ивановна.
– В деревне нашу семью называли Гончарами, не знаю, кличка это или фамилия. А когда мне восемь лет было, все кроме меня, угорели ночью, а я у крестной ночевал. Крестная у себя оставила, но заставляла работать, вот я и удрал. Бродяжничал потом, с цирком-шапито выступал.