Кадын
Шрифт:
Несколько перевалов преодолели мы, однажды застала нас буря, один раз волки разогнали табун. Коней мы собрали, трех волков настигли Камкины стрелы. На пятый день стали мы спускаться в небольшую долину. Сверху казалась она вытянутой, как ранний месяц. На дне ее лежало озеро, укрытое снегом. По горам, покато ее охранявшим, рос лес, а берега были голы.
Когда же стали спускаться, я поняла: мы шли вдоль реки. Незамерзшие перекаты глухо шумели где-то поодаль, разлив лежал в долине, а голые берега были поймой этой реки. Весной разливалась она широко, зимой же лишь небольшую дорогу сохраняла в камнях.
Мы остановились,
Проснулись следующим утром. Костер не горел, но на солнце было тепло. Коней рядом не было. Мы встрепенулись: думали, снова волки, — но тут показалась Камка и успокоила: сказала, что отогнала табун выше, на пастбище, и чтобы мы не думали о том.
— Дальше мы не пойдем? — спросила ее Ак-Дирьи. — Может, сложим себе шалаши?
— Дальше вы не пойдете, — кивнула Камка. — Но строить ничего не будете. Вы пришли сюда Луноликой себя посвятить. Доверьтесь ей, она возьмет о вас заботу.
Больше ничего не сказала, села выделывать мерзлые волчьи шкуры.
В праздности мы провели время. Выделывали шкуры, варили похлебку, ели. День был безветренным и не морозным, мы отдыхали после тяжелого перехода.
Стемнело, вышел узкий растущий месяц. Камка, вдруг все отложив, потушила костер и села прямо на снег, закрыв глаза и как будто прислушиваясь. Мы смотрели на нее в растерянности. Лес был тих, как всегда в первые часы ночи.
— Слушайте, девы, — сказала Камка. — Луноликая вас сейчас позовет.
Я вслушивалась так, будто от этого зависела моя жизнь. Но ничего не происходило. Только ночные птицы стали летать на мягких крыльях.
Так мы сидели долго, от напряжения не ощущая холода, но никаких звуков не было. И вдруг осознали, что Камки нет рядом.
Мы вскочили, встревоженные, стали оглядываться. Месяц стоял невысоко, в подлеске темно, но мы различили, что следов ее не было. Много дневных следов вокруг, но свежих — нет. Да и как ушла по снегу неслышно?
Тут впервые раздался голос ночной птицы — и мы не сговариваясь пустились на этот звук. Он повторился в стороне, и мы повернули. Третий раз, чуть подальше. Так уходили мы выше в гору, пока не достигли отвесной скалы. Неширокая тропа шла вверх и выглядела так, будто кто-то вырубил ее в камне. Не раздумывая, мы полезли, цепляясь, чтоб не сорваться: тропа обледенела и была покрыта снегом, ни зверь, ни человек давно не ходили здесь.
С огромным усилием давался каждый шаг, мы все выше поднимались над лесом, как вдруг услыхали невероятное: удары в бубен, звон погремушек, мелодичные песни флейт. Очишка первой шла и замерла, своим ушам не поверив.
— Люди! — сказала она тихим шепотом.
Мы переглянулись и двинулись дальше. Наконец вышли на плечи скалы, но звуки раздавались поодаль. Медленно стали красться вперед и увидели отблеск костра, идущий будто бы из-под обрыва. Очи присела и махнула нам рукой, чтобы сделали так же. Подобрались к краю и глянули вниз.
Перед нами был обширный, совсем лысый каменистый уступ. Попасть на него можно было только с того места, где мы затаились. Внизу горел костер и веселились пять
Привязанные к их одежде бубенцы звенели при каждом движении. Две девы держали бубны, третья — флейту, на ней она выводила мелодии, остальные гремели коровьими копытами, дули в рожки. Инструменты все были, как в наших станах делают, но эти одежды, крики и танцы вокруг огня были нам дики и странны. Кто это и откуда явились здесь? В оторопи наблюдали мы и не знали, что предпринять. В этот момент одна из них отошла к утесу и пнула большой сверток из шкур. Он казался мягким, катился плохо, она пинала опять и опять, толкая к костру. Остальные радостно завизжали и принялись танцевать быстрее.
— Девы, — охнула тут Согдай, — там наша Камка! — и указала на сверток. Мы пригляделись: из войлока торчали ноги, обутые в сапоги, какие Камка только умеет шить, из бычьих шкур. Такие одна Очишка еще носила, не узнать их было нельзя. Все ахнули.
— Отобьем! — сказала я твердо.
— Но оружия, оружия нет!
И правда, кроме детских кинжалов ничего не было у нас.
— Камни! — сказала Очи и, не дожидаясь нашего ответа, с высоким визгом «Айия!» вскочила на ноги и метнула вниз камень. Я увидела, как он ударил в плечо одну женщину. И не успели они опомниться, как Очи коршуном прыгнула вниз и кинулась в бой.
Медлить было нельзя. Я тоже закричала и прыгнула вслед за нею. Скатываясь, схватила камень и метнула в женщину. Он попал в голову, и если б голова была своя — не жить после такого удара. Но камень ударился о череп волка. Череп съехал набок, с женщиной же ничего не случилось.
Они побросали дудки и погремушки, выхватили кинжалы и стали драться. Дрались неистово. Ни ранить, ни повалить противницу нам не удавалось. Они еще и потешались над нами: отпрыгнув, приманивали, кривлялись, но стоило только сделать к ним шаг, отскакивали — и так без конца. Они травили нас, быстро и легко двигаясь. Я ничего не могла сделать: моя противница была сильней, быстрей и выносливей, к тому же плясунья отменная, гибкая и верткая. Меня разбирала ярость. Тогда я поняла, что не взять ее силой, надо хитростью, и принялась оттеснять к краю утеса. Она будто не догадалась, крутилась передо мной, но когда отступать ей уже было некуда, я сделала выпад — и сама чуть не полетела с обрыва: она, легко оттолкнувшись от края, сделала такой невероятный прыжок, что не только перепрыгнула через меня, но и пролетела над всей проплешиной и уже хохотала с другой стороны.
Мне хотелось сесть и рыдать от обиды и зависти. Тут увидела я, как Очи пыталась своего противника обмануть: бросившись вперед, в последний миг вся сжалась и нырнула ей под ноги, чтобы сбить наземь. Но женщина прыгнула, кувыркнулась над ней и приземлилась в десяти шагах от этого места. Я поняла, что сражаемся мы не с простыми людьми, а с камами или духами. Что мы могли с ними сделать?
Мы начинали задыхаться и терять силы — от долгого боя, от невозможности его повернуть. Женщины же, казалось, были отлиты из железа и продолжали кривляться и хохотать. Тогда, придя в отчаянье, я вновь подняла камень и запустила в голову противнице, хотя понимала, что ничего тем не добьюсь.