Кахатанна. Тетралогия
Шрифт:
– Вот упрямец! Ты хоть понимаешь, кто я?
– Нет, – честно ответил урмай-гохон.
– Я демон Мэлор, приставленный охранять именно сокровище Джаганнатхи – меч и венец. Они губят любую живую душу, которая ими владеет. Вообще все, что относится к Джаганнатхе, обладает смертоносным воздействием.
– А это кто такой? – спросил Самаэль
– Старая история, а у тебя не слишком много времени. Лучше бери, сколько сможешь унести, и я пожелаю тебе удачи.
– Мне нужно то...
– Хорошо, я скажу тебе секрет. Меч Джаганнатхи и его венец – это всего лишь символы. Но символы Зла. И они сами выбирают себе
– Где они? – спросил Самаэль.
– Я тебя предупредил, – сказал невидимка, как показалось урмай-гохону, с оттенком печали. – В кои-то веки появляется не идиот и не мерзавец, и тот чокнутый. Ну, прощай. Вон твоя игрушка – в дальнем углу.
Гигант посмотрел по сторонам. Справа от него на огромной куче золотых монет действительно лежал меч в узорчатых ножнах. Он был огромен и прекрасен, и Самаэль удивился, как это он прежде не обратил внимания на такое великолепное оружие. Судя по величине клинка, Джаганнатха не уступал ему ни ростом, ни силой. Кто же это был?
Урмай-гохон переступил через золотые кувшины и пару ларей и подошел к мечу вплотную. Протянул руку, крепко взялся за рукоять, и ему понравилось, как она легла в ладонь, – оружие было сделано точно по ней. Самаэль поднял меч и вытащил его из ножен, чтобы рассмотреть лезвие.
Клинок вывернулся из его руки, как если бы это было живое существо. Голубой змеей пронесся в воздухе и, звеня и трепеща от негодования, попытался нанести удар человеку. Самаэль отшатнулся. Он был потрясен и неприятно удивлен – он не представлял себе, что оружие может обладать собственной волей. Он не представлял, что меч может захотеть сам убить человека.
Однако остановить клинок уже не представлялось возможным. Он со свистом рассек воздух в двух сантиметрах от виска гиганта, развернулся и бросился в новую атаку.
Но Самаэль уже был к этому готов. Он поступил со взбесившимся клинком так же, как и с разъяренным уррохом. Стоя спокойно до последнего, он уклонился от мощного удара и ухватил оружие за рукоять в ту долю секунды, когда оно неподвижно висело перед тем, как развернуться.
Ему показалось, что он оседлал дикого жеребца, еще не чувствовавшего узды и не ходившего под седлом. Его швыряло из стороны в сторону, приподнимало в воздух и бросало оземь. Он только старался удержать меч на вытянутых руках, чтобы, падая, не напороться на клинок, который предусмотрительно подставлял себя острием к его груди. Когда в очередной раз человек избежал неминуемой, казалось бы, гибели, клинок отвратительно завизжал. Он звенел и визжал на такой высокой ноте, что у Самаэля заныли зубы. Но он не сдавался.
Покрепче ухватив дьявольское создание, он несколько раз плашмя ударил его о скалу.
– Я уничтожу тебя! – рявкнул гигант так, что эхо понеслось по небольшому пространству подземного зала. Меч задрожал, словно прислушивался.
– Я сломаю тебя, если ты не станешь служить мне! Эй! – крикнул он, обращаясь к демону. – Мэлор! Как его усмирить?
Но тишина была ему ответом.
Самаэль наклонился, положил меч на выступ скальной породы, торчавший из груды мерцающего золота, придавил его ногой. Затем дотянулся до ножен, чувствуя, как рвется из-под его ступни неистовый клинок. Он поднял драгоценные ножны
– Смотри, такая судьба постигнет и тебя, предатель!
Взбугрились мощные мускулы, и, жалобно простонав, ножны разлетелись на две неравные части.
Меч дико вскрикнул под ногой у Самаэля и замер. Урмай-гохон недоверчиво поднял его, изо всех сил сжимая рукоять, чтобы не попасть в хитрую ловушку. Однако, кажется, оружие покорилось. Его лезвие медленно разгоралось синим светом, и на нем стали проступать буквы какой-то надписи. Ничего похожего Самаэль раньше не видел, но страха не испытывал. Другой рукой он взял меч за кончик лезвия и стал его медленно и плавно сгибать.
Сталь оказалась прекрасной – упругой, пружинистой, и Самаэль почувствовал свое оружие изнутри, как если бы оно вдруг заговорило с ним.
– Не нужно, – сказал меч, – я не стану нарушать наш союз. Я признал тебя, господин мой. Я слишком долго ждал и слишком много раз меня пытались обмануть, чтобы я сразу поверил тому, кто осмелился взять меня в руки.
– Помни, что ты сказал, – пробормотал Самаэль.
– Имя, – шепнул меч. – Назови мое имя, и я твой навсегда.
Самаэль не знал, о чем идет речь, и не помнил, что у оружия бывают имена. Но кто-то другой внутри него, кто-то, кто жил еще на Имане и всегда обитал в этом беспамятном теле, спокойно откликнулся:
– Молчи, Джаханнам.
– О господин!
Урмай-гохон хотел было уйти из пещеры, чтобы кликнуть своих воинов переносить золото, но тут клинок беспокойно заворочался у него за поясом, куда он его только что засунул.
– Чего тебе, Джаханнам?
– Ты не станешь искать Граветту? Но ведь отдельно друг от друга мы мало что значим...
Самаэль чуть было не спросил, что это такое – Граветта, но тут слуха его достиг тонкий и жалобный стон. Он двинулся на звук, пытаясь отыскать предмет, издающий его. Что-то случилось с ним после того, как он победил меч, – не то зрение, не то слух изменились и стали способны улавливать такие колебания воздуха, которые человеку были всегда недоступны. Повинуясь этому новому умению, Самаэль довольно быстро отыскал под грудой чьих-то костей странной формы золотой венец.
Это было изумительного вида изделие гениального мастера. Довольно широкий золотой обруч был увенчан с обеих сторон широко распахнутыми перепончатыми крыльями, напоминающими нечто среднее между крыльями нетопыря и дракона. В центре обруча сиял и переливался всеми цветами радуги громадный камень чистейшей воды. Правда, на него Самаэль смотрел более чем равнодушно.
Повинуясь безотчетному чувству, он надел венец на голову. И тут же разум его буквально затопили голоса, визги, вопли, стоны, звон и грохот – все вперемешку, отчего череп начал немедленно разваливаться на части, а мозги вскипать и бурлить.
– Мне больно! – прохрипел гигант.
– Ты должен приказать, – подсказал Джаханнам из-за пояса. – Граветта тоже не любит самозванцев.
Урмай-гохон сорвал венец с головы и сжал его в мощном кулачище.
Он хотел было поговорить с непокорной вещицей, но тут подал голос молчавший до сих пор невидимка:
– Впервые вижу того, кто может снять Граветту по своей воле, если уж неосмотрительно надел его на себя. Значит, я в тебе ошибся, парень. А жаль. Ты мне и вправду понравился – так нет же, оказался мерзавцем.