Кахатанна. Тетралогия
Шрифт:
– Матушка Агунда! – позвал слабый, старческий голос.
Это был привратник, старый Шу, любивший жрицу Тики-утешительницы как свою собственную дочь. Его нельзя было испугать или заставить думать о себе, когда Агунде грозила смерть.
– Шу, – откликнулся из темноты Аграв, – это я. Иди сюда со своим факелом, тут хоть стаза коли – ничего не видно.
– Кто здесь? – заволновался старик.
– Это я, Аграв.
– А-а. А что с доченькой? – так Шу всегда именовал Агунду.
– Не знаю и, честно говоря, боюсь. Что там, в храме?
– Не спрашивай, не спрашивай, –
Ему было тяжело идти по ступенькам, и двигался он очень медленно. Аграв не выдержал, схватил его за руку и рывком подтянул к себе. Затем взял из рук Шу факел, высоко поднял его над головой и вошел в покои жрицы.
Здесь все было забрызгано кровью. Пол был темным и липким, весь в потеках и лужицах густой, остро пахнущей жидкости. Белоснежное обычно покрывало на кровати промокло насквозь и теперь свисало почерневшей тряпкой. Светлые оштукатуренные стены были покрыты страшным узором – брызги красной жидкости разлетелись не правильным веером над кроватью. Бумаги на столе тоже пострадали.
Двое мужчин с ужасом взирали на картину, представшую их взору.
Агунда лежала на кровати лицом вниз, тяжелые капли, срываясь с ее ложа, гулко падали в огромную лужу, натекшую под ним. Жрица была мертва.
Аграв медленно подошел к кровати и взял ее за руку. Рука была немыслимо холодной и тяжелой.
– Агунда! Агунда! – заголосил кто-то за их спинами.
Они не успели обернуться, как женщина (а голос был женский) запнулась на пороге, будто врезалась со всего размаху в невидимую преграду.
– Тика, что же это?! – произнесла она хрипло и стала медленно оседать на пол.
Аграв не помнил, как ее зовут. Она только недавно пришла в храм и осталась помогать в больнице. Особенно хорошо у нее получалось управляться с детьми. Агунда хвалила ее.
Старый Шу затоптался на месте, абсолютно не представляя, что предпринять в первую очередь.
– Что это? – обратился к нему разбойник.
Он понимал, что Шу ничего ему не ответит, но молчать тоже не мог.
– Я видел тень, сынок. Странную тень, с кривым клинком. Когда бежал сюда, она метнулась в левый коридор...
– О боги! – закричал Аграв.
В левом коридоре были в основном хозяйственные помещения, и только одна комната из них была жилая. Там расположилась Ханиш.
Разбойник бросился прочь. Агунде он помочь уже не мог и подозревал, что и к Ханиш он тоже опоздал, но не стоять же на месте. Он бегом проделал обратный путь до кухни, то и дело натыкаясь на трупы, которых еще несколько минут назад там и в помине не было. Вихрем ворвался в кухню, вызвав дикий крик у смертельно напуганных женщин, прятавшихся за чанами с водой, и схватил топор, которым повар разделывал мясо. Это было единственное оружие в храме Тики. Топор был неудобным – ручка у него была тяжелее лезвия, скользкая, жирная: накануне повар как раз рубил свиную тушу. Но выбирать не приходилось, и Аграв опрометью кинулся дальше, по левому коридору, в комнату Ханиш.
Несчастная женщина лежала на пороге. Видимо, ее разбудил шум, и она успела накинуть темное просторное одеяние жрицы и выглянуть наружу, чтобы посмотреть, что происходит
Он ни минуты не сомневался в том, что королева Лая тоже мертва. Но все же решил проверить это, прежде чем начать искать убийцу.
Он помчался назад, сжимая факел в одной руке и топор в другой. На повороте он немного притормозил и только благодаря этому не сбил с ног привратника Шу, который ковылял ему навстречу. Старик горько плакал, не стесняясь своих слез. Увидев Аграва, он вцепился в его одежду узловатыми старческими пальцами:
– За что? Они же не делали ничего, кроме добра.
– За это тоже убивают, Шу, – мрачно ответил разбойник.
Он был странным человеком – обычно молчаливым и жестким. И он считал, что теперь, когда женщины мертвы, нет смысла горевать по ним бесцельно. Нужно найти убийцу и отомстить ему так, чтобы он кровавыми слезами оплакивал свой поступок. А потом выполнить все, о чем просили Агунда и Ханиш. Вот это и было, по его мнению, настоящее сожаление об умерших.
Старик продолжал стенать.
Аграв неожиданно замер. Ему показалось, что в храме все затихло.
– Не может быть, – сказал он вслух.
Шу поднял мелко трясущуюся голову, обвел подслеповатыми глазами окружающее пространство:
– Ничего не слышу. Неужели никто не кричит?
Тишина испугала Аграва еще больше, чем вопли и крики. Не могли люди вот так, разом замолкнуть, не выкричав всего своего ужаса, скорби и страха. Живые так не молчат.
Так молчат только мертвые.
Но он не видел таинственного убийцу. Как тот смог перерезать абсолютно всех? Должен же кто-то остаться. Аграв почувствовал себя как затравленный зверь. Так жутко ему не было даже тогда, когда он прятался в камышах от конного дозора тагар в Джералане, где за его голову была обещана ощутимая награда. На всех перекрестках зачитывали его приговор – отсечение пальцев правой руки, отрезание языка, отсечение левой ступни и только затем привселюдное повешение над котлом с кипящим маслом с постепенным опусканием в оное. И все же тогда разбойник выбрался из страны целым и невредимым, и его почти звериный инстинкт не подвел, помог в тот раз, как и во многие другие...
Что же сейчас зверь в нем воет и корчится от ужаса, столкнувшись с чем-то неведомым и опасным?
Он очнулся от своих мыслей на мгновение позже, чем было бы нужно. Он ошибся на долю секунды, и эта крохотная доля стоила ему жизни.
Захлебнулся собственной кровью Шу-привратник, повиснув на острие кривого меча, жалобно завыл воздух, разрубленный на части зазубренным лезвием, вынырнуло из сплошной тьмы кошмарное лицо восставшего из могилы мертвеца и улыбнулось ласково...
Тела погибших сгорели при пожаре, который поглотил весь храм Тики-утешительницы.