Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
— Ванька Осипов… Каин.
Целовальник, конечно же, был предупрежден Зубом, а посему сказал:
— Ступай в Кривой переулок. По правую руку — седьмая изба от угла.
То был один из притонов, кой содержала Дунька Верба. Дверь была изнутри заперта. Ванька забухал кулаком, но в доме стоял такой гомон, что стук не услышали. Пришлось громко постучать по наличнику оконца.
Через пару минут из дверей вышла румяная грудастая женка лет тридцати в изрядном подпитии. Подперев руки в боки, спросила сиплым голосом:
— Чего надо?
— Позови Ваську Зуба.
Дунька, оглядев с ног до головы парня, облаченного в купеческую сряду, грубо отозвалась:
— А ну пошел отсель! Ходят тут всякие. Не знаю никакого Васьки. Ступай,
— Буде орать. Скажи Зубу, что пришел Ванька Каин с приносом.
— Знать ничего не знаю! — вновь прогорланила женка и ушла в избу, закрыв за собой дверь.
«Это ж надо как Стукалова приказа стерегутся», — усмехнулся Ванька.
Ваську долго ждать не пришлось. Вышел в накинутом на голые плечи зипуне и в синих бархатных портках, заправленных в яловые сапоги гармошкой. Глаза блудливые, хмельные.
— Принес?
— Уговор — святое дело.
— Заходи.
В избе четверо братков тискали гулящих девок, те жеманничали и повизгивали. Пышногрудая хозяйка повисла было на Ваське, но тот оттолкнул.
— Не до тебя, Верба. Айда, Каин, за мной в отдельную комнату.
Ванька вытянул из котомы ларец и положил его на стол.
— Ключа не нашел, Васька. Придется взломать
— Зачем же ломать красивую вещицу? Посиди чуток.
Зуб вернулся с отмычками и в один миг вскрыл крышку. Ванька заметил, как хищно вспыхнули его серые глаза под косматыми бровями.
— А ты оказался не фраером, Каин. Добрая цаца [26] . Интересно, сколь же тут чистоганом? Камчатка будет доволен.
Однако по хитрецким глазам Зуба, Ванька понял: Васька в накладе не останется, солидный куш прикарманит. Сам же о золоте не думал: главное втереться в доверие Камчатки, а деньги — дело наживное.
Васька спрятал ларец в котомку, сунул ее под лавку, а затем, осклабившись, спросил:
— Шмару [27] когда-нибудь драл?
26
Цаца — золото, драгоценности.
27
Шмара — женщина легкого поведения, проститутка.
— Чего?
Ванька блатных слов уголовного мира пока не знал, зато позднее он будет их ведать как «Отче наш».
— Ну, ты даешь, паря. Бабам или девкам когда-нибудь болт вставлял.
Ванька на какой-то миг растерялся, щеки его покрылись румянцем.
— Ясно. Бабью радость [28] в кунку не вбивал. Пора, Каин, мужиком стать. Айда шмару выбирать. Заслужил!
В избе что-то творилось невообразимое. Ваньку оторопь взяла. Содом и Гоморра! Братки занимались прелюбами [29] с оголенными девками. Хрипы, охи, сладострастные стоны… Возбужденная Дунька Верба сидела на лаве и, широко раскинув полные белые ляжки, пожирала глазами бесстыдное действо. Увидев Зуба, тотчас закричала:
28
Бабья радость — мужской половой член.
29
Прелюбы — половые сношения между мужчиной и женщиной.
— Заждалась тебя, сокол. Иди ж скорее!
Но Васька категорично показал рукой на Ваньку.
— Его приголубь, коль мохнатка готова. Смелей, Каин. Дунька у нас девка горячая. Смелей!
Глава 7
Камчатка
Более полувека назад до правления императрицы
Между селом и городом, в восточной стороне леса, на речке Копытовке, лежала деревня того же имени Черкасского, называвшаяся «Князь-Яковлевское». Но в 1678 году, по переписным книгам, она имела уже другое название: «слобода Марьино, Бояркино то ж».
В 1730-1740-х годах селом, деревней и лесом владел князь Алексей Михайлович Черкасский, канцлер императрицы Анны Иоанновны.
Марьину рощу заполонили крепостные ремесленники: резчики, позолотчики, иконники, котельники, столяры, оловянщики, точильщики шпаг, сапожники, чеканщики… А среди женщин — ткачи и вязальщицы.
Деревня настолько разрослась, что разбилась на улицы, переулки и переулочки, порой такие тесные и укромные, что напоминали Зарядьевские трущобы, в коих вольно себя чувствовали содержатели «малин» [30] .
Скудная жизнь ремесленных крепостных, теснота, пьянство, тяжесть оброков приводили к частым смертям тяглого люда.
Усугубила жизнь Марьиной рощи, когда в нее перевели из «Божедомки», что находилась в Сущеве подле церкви Иван Воина, Убогий дом, или «Божий дом», как именовали его москвичи. Это было «учреждение» из морга и кладбища, куда сносили со всего города тела убитых и неопознанных людей.
30
Марьина роща сыграет определенную роль в жизни Ваньки Каина, не случайно автор более подробно остановился на описании этой своеобразной местности.
В Москве в описываемые времена жизнь была небезопасной, без грабежей и убийств не обходился ни один день, и рано утром служители Убогого дома — «божедомы» — ходили по улицам города, подбирали мертвых и выставляли в гробах на «крестцах» [31] .
Если покойники никем не опознавались, их приносили в Убогий дом и клали в открытые ямы со льдом. Только раз в год, в Семик, хоронили их при большом стечении народа и духовенства. Сам Семик праздновался народом в рощах, лесах, на берегах рек и прудов; к этому дню красились яйца в желтую краску, готовились караваи и т. д. На рассвете по дворам, улицам и домам расставлялись березки.
31
Крестцы — перекрестки улиц…
После поминовения умерших молодежь отправлялась в рощи завивать венки из берез; там пели, плясали и играли хороводы; после игр "всей гурьбой" заламывали березку (так называемое семицкое дерево), обвешивали ее лентами и лоскутками и с песнями возвращались домой.
Лет через пять на месте Убогого дома было открыто обыкновенное кладбище, названное по кладбищенской церкви Лазаря — «Лазаревским». Однако обычай населения собираться в Марьиной роще для поминовения покойников не исчез, а принял лишь другую форму. Собиравшиеся родственники, похороненных на кладбище, приходили в рощу на целый день. Где и проводили время. После еды и выпивки пели песни, играли на народных музыкальных инструментах, плясали, водили хороводы [32] …
32
В начале Х1Х века здесь было в семик уже обычное народное гуляние. Вовремя нашествия Наполеона Лазаревское кладбище и Марьина роща с лесом являлось лазейкой, через которую москвичи выходили из города и вновь проникали в него, не замечаемые французскими пикетами