Каинова печать
Шрифт:
Мастерская Графова была обычной трехкомнатной квартирой. Первая комната и обставлена по-жилому: диван, на котором, съежившись, сидела женщина, видимо, уборщица, маленький столик, два пуфика, какие-то шкафчики, встроенные в стену, ковер на полу. Следующая, довольно большая и светлая, – собственно, мастерская. Часть картин была развешена, другие стояли на полу одна за другой, прислоненные к стенам. Мольберт с натянутым холстом стоял у окна, а напротив, у другого окна, письменный стол и кресло. Вот у этого-то стола, на светлом ковре,
Началась обыденная работа. Щелкал фотоаппарат, судмедэксперт Борис диктовал Николаю размер и количество колотых ран. Дмитрий вернулся в первую комнату, подсел к женщине. «Какое неприятное лицо», – отметил про себя и негромко, мягко, произнес:
– Ну, давайте знакомиться. Вы, видимо, и есть уборщица, которая много лет проработала у Виктора Ивановича. Как вас зовут?
– Геля. Гелия Петровна.
Голос у нее был низкий, мужской. Руки дрожали так заметно, что она обхватила ладонями колени, чтобы сдержать дрожь.
«Да, в быту художник явно не был эстетом», – подумал капитан и непринужденно улыбнулся Геле:
– Какое странное имя… Особенно в сочетании с отчеством. Правда ведь? Вам, наверное, не раз это говорили…
– Отец был химиком, знаете, таким, помешанным на науке. Сына ждал, чтоб назвать его Гелием. Когда дочка родилась, от своего не отступился. А на руки мои не смотрите, это не от волнения, хотя я, конечно, волнуюсь. У меня щитовидная железа больная, базедова болезнь. – Усмехнулась: – Да вы сами догадались, наверное… Тут уж не скроешь, на лице все написано. Руки у меня всегда дрожат и потеют. Вот… – показала ладони, действительно влажные.
Капитан был доволен, что выбрал нужный тон, не стал торопиться.
– Геля! Кстати, можно без отчества? Ну и хорошо. Вам работать не трудно было? Все же помещение большое…
– Трудно. Я знаю, что плохо работала, хотя старалась. Виктор Иванович меня жалел, поэтому держал. У меня сын инвалид от рождения и сама я, видите…
– Он был таким добрым человеком?
Уловил, уловил капитан минутное колебание, тень, пробежавшую по лицу при слове «добрый», но ответ последовал:
– Да, очень добрым. Для меня настоящий благодетель. Я бы без него пропала, теперь вот и пропаду, наверное…
– И все-таки. Геля, при всей доброте… Ну, нужно или дружить с человеком, или состоять в родстве, чтобы многие годы помогать ему. Согласитесь, что несчастных и обездоленных людей, увы, очень много…
– Мы были родственниками. Очень дальними, правда, по отцу.
– Я где-то читал, что он сирота, вырос в детдоме.
– Да, это так. Я же сказала – очень дальние.
– А можно встретиться с вашим отцом? Он бы, наверное, многое о нем мог рассказать.
– Его давно нет в живых. Неужели вы думаете, если бы
Геля заплакала, руки задрожали еще сильнее, на шее заколыхался огромный зоб.
– Простите, Геля, простите. А больше никакой родни у Виктора Ивановича не было?
– Так он говорил…
Опять недосказанность, которую почувствовал капитан. Надо поднажать немного, самую малость.
– А на самом деле все оказалось не так, верно ведь, Геля?
Она вскинула на него глаза. Ужасные выпученные глаза.
– Вы знаете?
– Да как вам сказать… Кое-что, как и вы.
Геля снова разволновалась, голос у нее сел, стал совсем осипшим.
– Я ничего точно не знаю. Просто однажды позвонил мужчина и назвался братом.
– Это вам сам Виктор Иванович рассказал?
– Нет, понимаете… У меня голос, вы же слышите, его можно за мужской принять. Благодетеля моего не было, а я, если его нет, записываю, кто звонил. Ну, вроде как секретарша. Я сказала: «Слушаю вас…» Он спросил: «Это мастерская художника Графова?» Я ответила, что да. И он тогда говорит: «Здравствуй, Каин, это брат твой, Авель…»
– Вот так дословно и сказал, именно эту фразу?
– Так и сказал. А я извинилась, объяснила, что Виктора Ивановича нет и что я уборщица.
– И как он на это прореагировал?
– Вроде как растерялся. И еще удивился: «Так вы женщина?» А потом повесил трубку.
– Вы рассказали об этом художнику?
– Конечно.
– А какова была его реакция?
– Он разволновался очень.
– Может, испугался?
– Не могу сказать точно. Скорее, просто разволновался. Стал верхние пуговицы на воротнике рубашки расстегивать, словно его душат. И лекарства попросил сердечного. Я час еще с ним посидела, а потом он велел мне уйти.
– А больше вы не слышали этого голоса по телефону?
– Нет.
– И не приходил этот таинственный брат?
– По крайней мере, я не знаю об этом. Зато потом дочь еще объявилась…
Дмитрий уловил в голосе явную неприязнь.
– Дочь? Выходит, не такой уж он сирота, наш Виктор Иванович. И что же, он представил вам ее? Вот, мол, моя дочь…
Геля низко наклонила голову, а когда подняла, в глазах ее полыхала ненависть. Однако она смогла справиться с ней.
– Вы не так представляете наши отношения… Он мне помогает, и все. Он не разговаривает со мной никогда, если нет необходимости.
– Да, отношения несколько странные. Так откуда же вы узнали, что это была дочь? Она его отцом называла?
– Они при мне не говорили, Виктор Иванович попросил меня уйти. Только я сама догадалась. Она похожа на него, как две капли воды. И тоже художница, он ее выставку в салоне устраивал, а потом сюда привез.
– Вы могли бы описать ее?
– Конечно. Высокая, волосы темные, а глаза ярко-зеленые. Красивая и, по-моему, совсем без косметики.
– А одета была во что-то черное и желтое, так?