Каир: история города

Битти Эндрю

Сфинкс

Он меньше, чем воображает себе большинство людей, этот памятник, почти затерянный среди развалин храмового комплекса при пирамиде Хафры, едва заметный из-за ограждений, экранов и оборудования для ежевечернего аудиосветового шоу. С пирамиды Хафры видна только тыльная часть его головы, этакий каменный горб над песками в том месте, где пустыня переходит в пригород. В отличие от пирамид, он не сложен из отдельных блоков, а вырезан из цельного камня; у него тело льва и человеческая голова. Вблизи становится возможным разглядеть выражение лица — эту легкую усмешку на губах, этот исполненный мировой скорби взор, устремленный за твою спину; он смотрит в никуда — и видит все.

Сфинкс ревниво хранит свои секреты. Чье лицо воспроизводит этот каменный гигант? Считается, что лицо фараона Хафры, но наверняка сказать нельзя; в период Нового царства Сфинкса отождествляли с богом Гор-эм-Амхетом («Гор на горизонте»).

Для чего его построили? Возможно, чтобы охранять пирамиду. Зачем к нему прокопали туннели? Вероятно, это работа грабителей. Каков его возраст? Полагают, что Сфинкс — современник Хафры, однако приснопамятная «альтернативно-историческая» теория утверждает, что, судя по естественному износу статуи, ее изваяли свыше восьми тысяч лет назад. Куда, в конце концов, подевался его нос? Никто не знает точно; тщательное исследование показало, что нос Сфинкса то ли отбили зубилами, то ли отломали при помощи неких рычагов.

Древняя легенда гласит, что Сфинкс загадывал проходившим мимо путникам загадки и убивал тех, кто давал ошибочные ответы. Арабы называют его Абу-Хол, то есть «Отец страха». «Сфинкс» — слово греческое, возможно, производное от древнегреческого слова, означающего «незнакомец, чужак»; впрочем, по мнению некоторые ученых это название происходит от древнеегипетского «шесеп анх» — «живой образ». Борода Сфинкса ныне хранится в Британском музее, а некогда мамлюки и солдаты наполеоновской армии использовали ее в качестве мишени для учебных стрельб; неоднократно предпринимались попытки реставрировать бороду, не менее многочисленные, чем попытки различных исследователей расколоть ее, чтобы «проникнуть в тайны Сфинкса», — ни те, ни другие не удались. Статуя же и без бороды выглядит весьма величаво. Первая встреча со сфинксом многих разочаровывает, но некоторое время спустя понимаешь, что, сам того не заметив, поддался суровому очарованию этой благородной фигуры.

Так произошло, например, с А. У. Кинглейком (1809–1891), викторианским джентльменом и романистом-любителем, который побывал в Северной Африке в 1834 году, а через десять лет опубликовал книгу «Эотен: впечатления о путешествиях по Востоку», причем в первом издании автор указан не был. Он писал:

Сфинкс одинок. Безусловно, это существо привлекательно, но его привлекательность — не от мира сего; этот зверь, которому поклонялись древние, ныне представляется сущим дьяволом, гнусным чудовищем. И все же когда глядишь на эти губы, вытесанные согласно древнему канону красоты… Он, сей потусторонний зверь, повидал многое — стародавние династии эфиопских и египетских царей, греков и римлян, арабов и оттоманов, Наполеона с его мечтами о мировой империи, битвы и завоевания, горькую участь египетского народа, вынужденного прислуживать охочим до зрелищ путешественникам. Стоит вспомнить об этом, и всякое желание насмешничать пропадает.

В Средние века Сфинкс почти полностью скрылся под песками (и оставался в таком состоянии до 1920-х годов). Абдул Латиф, багдадский врач и путешественник, к рассказу которого о Мемфисе мы обращались выше, видел Сфинкса в 1220 году; он говорит о «колоссальной голове, выступающей из земли… Лицо отливает красным, словно статую совсем недавно покрасили. Это лицо необычайно красиво, особенно губы, и кажется, что существо лукаво улыбается». Завершается этот пассаж категоричным утверждением, что во всем Египте нет ничего более пропорционального, нежели голова Сфинкса.

Однако далеко не все поддавались очарованию Сфинкса. В книге «Сафари темной звезды» (2002) Поль Теру снисходительно упоминает «иссеченное песком безносое лицо, покоящееся на полуразрушенных лапах, будто фигурка из песка, на которую пролился дождь». Он цитирует воспоминания других путешественников, чтобы доказать, что не одинок в своем отношении к Сфинксу. Гюстав Флобер называл Сфинкса «курносым и потрепанным», а друг Флобера заметил, что «со спины он выглядит в точности как гигантский гриб». Марк Твен в «Простаках за границей» говорит, что Сфинкс «такой печальный, такой серьезный, такой тоскующий, такой терпеливый… При взгляде на него испытываешь те же ощущения, какие, должно быть, испытывает человек пред Господом»; для Теру этот отзыв — не более чем свидетельство буйной фантазии классика американской литературы. Что ж, каждому свое… Для всякого путешественника Сфинкс олицетворяет то, что этому путешественнику хочется, будь то величие или упадок.

Добро пожаловать в цирк

Сегодня Сфинкс является центральным персонажем главного туристического аттракциона Гизы — ежевечернего аудиосветового шоу у пирамид. Публика рассаживается на огромной платформе, ежась от холодного ветра, задувающего из пустыни с наступлением сумерек; пирамиды проступают из мрака в лучах прожекторов и мерцании лазеров, а Сфинкс — конечно,

диктор — рассказывает собравшимся историю этого места.

Иногда энтузиазм устроителей шоу кажется чрезмерным. Скажем, торжественная музыка, сопровождающая повествование, словно заимствована из голливудского эпика 1950-х на библейские темы. Сам рассказ тяготеет к апокалиптичности («Я Сфинкс» — бум-бум-бум — «Я охраняю величайшие достижения человека на этой Земле» — бум-бум-БУМ!) Один из современных путеводителей отзывается о шоу весьма снисходительно, чтобы не сказать — презрительно, и утверждает, что лицезреть это шоу следует на иностранном языке, дабы комментарий не мешал наслаждаться игрой света и тени. Однако организаторы позаботились о переводе комментария на множество языков, включая русский и японский, а само шоу чрезвычайно популярно у семей с детьми: кутаясь в пледы, выдаваемые при входе, они зачарованно наблюдают, как лучи лазеров вспарывают ночное небо, а на экранах сменяют друг друга древние фрески и узоры. Как к шоу относится сам Сфинкс, остается только догадываться. Пожалуй, умей он говорить, он не был бы столь суров по отношению к этому представлению. Вероятнее всего, он взирает на происходящее с привычной мировой скорбью в очах, терпеливо дожидаясь, пока зрители разойдутся, и он сможет спокойно заснуть.

Ежедневный туристический круговорот у пирамид по-своему не менее увлекателен, чем сами памятники и их история. Автобусы с затемненными окнами и надписями на бортах вроде «Флэш тур» прибывают сюда целыми конвоями, начиная с полудня; многоязычная толпа, среди которой снуют местные, штурмует пирамиды до позднего вечера. Надо признать, что посещение пирамид — нечто наподобие непрерывного развлечения: вам предлагают и прокатиться на верблюдах, и приобрести почтовые открытки, лентами свисающие с прилавков, и воспользоваться услугами самозваных гидов-полиглотов, и купить той или иной сувенир из якобы подлинных «древних» камней. Среди местных встречаются люди всех возрастов, от десятилетних черноглазых и черноволосых мальчишек в белых галабиях до согбенных старцев с гнилыми зубами и лицами, словно иссеченными песком и опаленными солнцем. Продавцы и покупатели торгуются отчаянно и в целом добродушно, хотя предложения купить то или это, сыплющиеся со всех сторон и на каждом шагу, способны довести до белого каления и каменную статую.

Это зрелище знакомо всем, кому довелось побывать в Египте в наши дни. В «Восьмидесяти днях вокруг света» Майкл Пэлин рассказывает об автобусах, из которых «бесконечной вереницей, словно муравьи, высыпаются туристы; едва они сойдут с подножки, их атакуют погонщики верблюдов, продавцы открыток, разносчики воды и прочие представители свободного рынка, исправно грабящие туристов в этих местах на протяжении сотен, если не тысяч лет». Пэлин пишет о бесчисленных попытках местных одурачить «высоких белых людей с богатого Запада», о надоедливых торговцах, даже об «атмосфере напряженности и раздражения».

Справедлив ли Пэлин в своих оценках? Давно ли пирамиды превратились в развлечение для туристов? В известном смысле нам приятно думать, что так было почти всегда. Еще греки и римляне приезжали сюда поглазеть на эти величественные сооружения. Как говорилось выше, греческий историк Геродот побывал в Гизе в 449 году до н. э. (Он утверждал, что величайшим чудом Древнего Египта были отнюдь не пирамиды, а лабиринт «близ Города Крокодилов», от которого, увы, не сохранилось и следа [5] ). В 24 году н. э. географу Страбону поведали, что груды каменных обломков перед пирамидами — это «окаменелые остатки пищи рабочих» (во времена римского владычества тогдашние гиды славились своей фантазией: так, Диодор Сицилийский покинул Египет в твердом убеждении, что камни на пирамиды поднимались при помощи соляных помостов, которые таяли, когда их заливали воды Нила). Плиний Старший, побывавший в Египте в I веке н. э., записал, что жители поселения Бусирис (Абу-Сир) помогают путешественникам забираться на пирамиды; этот обычай сохранился и две тысячи лет спустя. Аполлоний Тианский (20—100), языческий пророк и философ, странствовал по Египту в компании учеников. «Нет в Египте ни единого города, храма или священного места, который они бы миновали», — свидетельствует биограф Аполлония Филострат. При раскопках были найдены несколько латинских табличек, советующих заезжим гостям вести себя уважительно и не святотатствовать. Впрочем, это не останавливало особо экзальтированных путешественников, которые вели себя не лучше, чем их потомки в XIX столетии; в Гизе нашли латинскую надпись — некая римлянка сожалеет, что ее покойный брат не сможет насладиться красотой этого места.

5

Геродот писал: «Конечно, пирамиды — это огромные сооружения, и каждая из них по величине стоит многих творений эллинского строительного искусства, вместе взятых, хотя и они также велики. Однако лабиринт превосходит размерами и эти пирамиды». — Примеч. ред.